— Ну? — не выдержал за его спиной Эб.

Арни вздрогнул во второй раз и остался стоять полубоком, не в состоянии решить, к кому опаснее повернуться спиной, а я натянула довольную улыбку.

— Руками что-то такое выделывал! И… и капюшон этот свой даже не снял, — кинулся пояснять он, забавно жестикулируя для большей убедительности.

— Ага, руками. Одну Управляющему протянул, чтобы пожать, а другой почесался, — проворчала я.

— Неправда, — возмутился Арни. — Я все видел, светилось у него там, в руке.

— Подумаешь, амулет какой, вон их на тракте сотнями продают.

Арни сердито засопел и отвернулся.

— Чего требовал-то? — допытывался у него мясник.

— Не знаю. Слышал только, что сказали, пусть забирает и убирается. Даже Управляющий не захотел с колдуном связываться. Только непохоже было, что он скоро куда-нибудь уберется.

— А это ты с чего решил? — встряла я.

— Большое там что-то, — пояснил он.

Понятнее не стало.

Я потерлась спиной о теплую стену и прикрыла глаза. Колдун, значит?

Мысль мне не понравилась, в воображении сразу всплыли хищные глаза под капюшоном и то, как чужак на меня подействовал: пока за ним шла, мира вокруг не видела, как приворотом притягивал. Впрочем, Арни мог ошибаться. Колдунов у нас не водилось, их и во всем государстве-то мало осталось, перебили давно. За пределами столицы они предпочитали не показываться так явно на глаза, лишь внутри нее им гарантировалась неприкосновенность. Рассказывали, что королевская семья всегда была в восторге от колдовства и под ее крыло давно съехались все, кто мог хотя бы простенькую порчу навести, не говоря уже о серьезных вещах. Да там и остались. А если чужак и правда колдун, то что ему понадобилось здесь, в Хюрбене? По чью душу он сюда явился?

Проверить стоило, да и услуги колдуна мне бы не помешали. Только настоящего, а не очередного шарлатана с тракта. Знать бы еще, настоящий ли он...

— Ушел он уже? — как бы между прочим уточнила я, не открывая глаз.

— Собирался, — с готовностью доложил Арни, — я сразу сбежал, чтоб на улице не повстречать.

— Молодец.

Мальчишка не удержался и с изумлением покосился на меня. Похвальбой его баловали не часто.

Хозяин достал из-под лавки бочонок пива, а я поняла, что дружная компания проведет здесь следующие несколько часов, а значит, с заказом из трактира вполне справится сама. С чистой совестью я выскочила на улицу, радуясь, что сапоги успели досохнуть. Совсем посветлело, солнце поднялось выше, но греть не начало. Я огляделась по сторонам, прикусив губу от досады: чужака не было видно, праздно шататься по городку он явно не планировал. И я побежала на север.

На мой взгляд, в Хюрбене существовало лишь одно место, способное заинтересовать пришлого колдуна или любую другую нечисть, которая смогла принять вид человека, но не удосужилась создать себе лицо под капюшоном. В стороне от города в лесу стоял старый деревянный домик, удивительно хорошо сохранившийся: доски не гнили, а крыша почти не покосилась. Пустовал дом так давно, что даже хорошо утоптанная дорожка к нему начала зарастать травой. Тихое место, уютное, нелюдимое. Без дела туда никто не совался, а вот я часто приходила, когда хотела подумать или просто погулять по лесу. Вокруг домика росли кусты, почти круглый год их покрывали мелкие сиреневые цветы, даже зимой. Запах стоял изумительный. Изображение одного из них было выгравировано у чужака на медальоне.

Когда-то дом принадлежал последней знахарке Хюрбена. Говорить о ней или о том, что с ней стало, у нас не любили, а я тогда была слишком мала, чтобы что-то запомнить. Почти пятнадцать лет прошло. По обрывкам сплетен я знала, что знахарку убили за ведьмовство. Расправились всей деревней. Дикость, казалось, давно оставшаяся в прошлом, ведь можно было отправить донос в столицу, а не вершить правосудие самим. Я не могла даже представить, что должна была сотворить бедная женщина, чтобы вызвать такой гнев у людей. Многие теперь жалели, жаловались, что новой знахарки нам так и не прислали, врачи и целители в нашу глушь тоже не заезжали, приходилось обходиться своими знаниями или ехать в соседний город. Странно было то, что никто не жалел о самом убийстве — сокрушались только о неудобствах, которые за ним последовали. Никто не сомневался в том, что с ведьмой поступили правильно.