Я выбралась на ровную утоптанную землю, мой сапог жизнеутверждающе чавкнул, чем вызвал у чужака смешок, а мне резко перестало быть стыдно. Близко я не подошла, остановилась слева и чуть позади него. Плащ притягивал мой взгляд: он оказался не однотонным, на нем черным на черном были вытканы какие-то узоры. Тонкая, кропотливая и очень долгая работа. Кончики пальцев у меня неприятно зачесались при одной только мысли о том, сколько ран после себя оставил мастерицам такой рисунок. Чужак смотрел на дом, и я тоже повернула голову, пытаясь понять, что же он там нашел.

Один этаж, наглухо заколоченные ставни на окнах и чуть покосившаяся крыша составляли богатство, которое смогло пережить свою последнюю хозяйку на полтора десятка лет. Ступени на крыльце провалились — все, кроме одной посередине, словно она еще пыталась что-то доказать, вступала в битву со временем, самым беспощадным врагом. От земли по стенам поднималась плесень: дерево сырело в наших дождливых краях, стоило только оставить жилище надолго без отопления. Не знаю, сохранилась ли внутри печь. Я никогда не заходила в дом, а через щели между ставнями трудно было что-либо рассмотреть, кроме грязных разводов на чудом сохранившихся стеклах.

— Не уйдешь? — равнодушно осведомился чужак.

Мне мерещился его взгляд, как будто на затылке у него тоже были глаза, и она неотрывно следили не только за мной, но и за всем вокруг. Не имело значения, в какую сторону я сделаю следующий шаг: он сразу узнает об этом. Увидит. Тут же. Заранее.

— Зачем ты здесь? — выпалила я вопросом на вопрос, словно боялась опоздать.

— Это мои владения, — так же холодно ответил он — будто официальное уведомление сделал.

— Не может быть.

— Почему? — с вежливой заинтересованностью уточнил он.

Я растерялась. Да, собственно, почему нет? Я просто не могла представить себе нормального человека, который захочет купить это место. Да и что с ним потом делать?

Чужак на нормального походил очень отдаленно.

Он терпеливо ждал ответа, я пожала плечами, чтобы проверить, не может ли он в самом деле видеть меня спиной, реакции закономерно не получила, мысленно отругала себя и пояснила:

— То есть, может, конечно, но… Я просто не думала, что кто-то проявит интерес к дому. В нем невозможно… жить.

Чужак хмыкнул и пошел к крыльцу. Я открыла рот, чтобы предупредить его, но передумала. Самоуверенный человечишка, пусть сделает свою очередную ошибку: возможно, это научит его осторожности.

Чужак протянул руку и дотронулся до покосившегося облезшего поручня. Я прикусила нижнюю губу в ожидании, но ничего особенного не произошло. Чужак перешагнул через остатки ступеней, поднялся на крыльцо и остановился перед дверью.

— Не трогай, — не выдержала я.

— Почему? — Он откровенно насмехался надо мной, но беззлобно и со странной, едва уловимой теплотой, как будто приглашал в игру, в которой не бывает проигравших. Его голос нравился мне все больше.

На домике лежало проклятие. Вернее, заклятие, но это слово звучало не так грозно — особенно когда его произносили с целью отвадить детей от странного места. Имелась некая защита, которую ведьма установила перед смертью, чтобы нажитое ее предками не досталось убийцам. Действие защиты я испытала на себе, и сказкой она мне совсем не показалась. До сих пор заклятие продолжало исправно работать: никто не мог войти в дом. Попытка шагнуть через порог вызывала боль, жуткую, нестерпимую, ломающую тело на тысячи осколков.

Чужак взялся за ручку и толкнул дверь. Та с приветственным скрипом отворилась.