Били тяжелой лапой. Лапой с огромными и острыми когтями хищного зверя.

Я сжала и разжала кулаки. Левый уголок губ чужака пополз вверх в немой усмешке, отчего шрам зашевелился — неестественно, как будто был плохо наклеен на щеку и отслаивался при малейшем движении. Мне потребовалось приложить усилия, чтобы не отвернуться, но чем дольше я смотрела, тем меньше растерянности и отвращения он вызывал. Видели и похуже.

— Что ж, это мы прояснили. А вот зачем здесь ты? — Он неприятно выделил последнее слово, прекрасно зная, что наши роли поменялись. Теперь чужак был вправе задавать вопросы и требовать на них ответов. — Вернее, почему ты пришла именно сюда? В городе я слежки не заметил, значит, ты точно знала, куда идти.

Мои щеки снова загорелись. Я чувствовала, что отшутиться больше не выйдет, и растерянно скользнула взглядом по кустам, усыпанным сиреневыми цветами, — как по волшебству, воздух тут же наполнился их сладким ароматом. Он никуда не исчезал, просто ко мне по очереди начали возвращаться чувства. Напряжение прошло, остались лишь насущные проблемы. Возможное решение одной из них стояло сейчас на крыльце передо мной.

— Где еще искать колдуна, если не здесь? — Я постаралась придать голосу побольше беззаботной уверенности.

Чужак проигнорировал выпад, да я и не надеялась, что он с ходу признается в колдовстве.

— Хорошо знаешь это место?

Я разглядывала чужака, пытаясь найти подоплеку вопроса, но не замечала зацепок. Зеленые глаза заинтересованно смотрели на меня, в них словно плясали маленькие задорные искорки. Взгляд был цепким, живым и в то же время теплым, как будто чужаку нравилось то, что он видел перед собой. Я смутилась от этой мысли. Вот ведь лезет в голову всякое. Глаза его манили, они словно скрывали нечто важное, что предназначалось только мне, и я непременно должна была разгадать эту загадку.

— Я часто прихожу сюда.

— Зачем? — Его удивление, показавшееся мне искренним, выдало его с головой. Чужак прекрасно знал и о защите вокруг дома, и о том, что посторонним делать здесь было нечего. Он лишь проверял меня, когда тянулся к ручке двери, ждал, стану ли я его спасать. По телу волной прокатился щенячий восторг, словно я напала на след добычи, которая уже не сможет, не успеет скрыться.

Очень захотелось съязвить, что это не частные владения, забора нет, мертвяки не охраняют, значит, ходить сюда можно всем и без повода. Но неожиданно для самой себя я сказала совсем другое:

— Мне кажется, что я когда-то здесь жила…

Я растерянно замолчала, вспомнив, что абсолютно не собиралась с ним откровенничать, тем более о том, о чем до сих пор ни одной живой душе не говорила. Но получалось само, да еще и… хотелось. Как будто я хранила некую тайну, секрет, который мне не принадлежал, а теперь пришло время вернуть его законному владельцу. Снова стало жутко, как тогда, в первую встречу, когда он смотрел на меня из глубины капюшона, стоя на середине дороги. Жутко притягательно, я не могла отвести от него взгляда, ждала похвалы или осуждения. Приговора.

— Кажется?

В его словах прозвучало столько насмешки, столько неприкрытого, отравляющего презрения, что во мне мгновенно родилось невыносимое желание что-то ему доказать. Поставить его на место. Оно прожигало меня изнутри, хоть разумом я понимала всю беспросветную глупость и ситуации, и этого чувства. Он был мне никем, я ничего ему не задолжала, могла просто развернуться и уйти, но находила это совершенно немыслимым. Хуже всего было то, что он это прекрасно знал. Он того и добивался.