Он не дал мне возразить. Просто развернулся и пошел в дом.

— Постой, — бросила я ему вслед, но он не задержался, не обернулся, просто захлопнул за собой дверь, словно растворился и исчез из нашего гадкого мира. Ничем не выдал, что услышал меня. Я чуть не взвыла, сжав кулаки. Обида сменилась разочарованием, а оно, в свою очередь, злостью. — Ну и шрат с тобой!

«Встретимся мы с тобой еще на одной улочке, Хюрбен маленький, она у нас единственная, — мысленно пообещала я. — Придет время. Я еще узнаю, что тебе здесь понадобилось».

Но сейчас мне срочно нужно было кое с кем поговорить.

4. Глава 4

Обычно я не любила дождь. Холод и серые тучи наводили меня на мысли, которые плохо сочетались с попытками поддерживать хорошее настроение. Сегодня все было наоборот: ясный день раздражал, даже солнце светило в глаза как-то особенно гадко. Мне хотелось вернуться домой, забраться под одеяло и не показываться из-под него лет десять. К сожалению, это не решило бы проблем, только добавив их. Интересно, как быстро кто-нибудь стал бы меня искать?

В мясную лавку я вернулась к полудню, потратив пару часов на бездумное гуляние по лесу. Вернее сказать, очень даже «думное», просто ни к чему оно не привело, да и не успокоило. Надо же было оказаться такой дурой, чтобы повестись на эту историю про колдуна! Чужак-то просто заметил мою руку, а я себе навыдумывала. Медальон? А что медальон, на тракте таких сотню можно было купить, а ушлые торговцы заодно и подробно расскажут, как с теми игрушками обращаться, чтобы побольше монет с доверчивых горожан стрясти.

Хозяин с дружками уговаривали третий бочонок пива. Под прилавком столько не помещалось, значит, успели сбегать в погреб, не поленились. Я глубоко и шумно вздохнула, вложив в это привычное действие все свое неодобрение, но никто из них даже не повернулся. Если они продолжат посиделки, вечером придется закрыть лавку вместе с ними. Я живо представила, как аккуратно перешагиваю через неподвижные тела, игнорирую храп и борюсь с желанием треснуть кого-нибудь из них за то, что не помогли унести остатки товара в холодный погреб. Есть все-таки в жизни стабильность!

У окна со скучающим видом примостился Арни и завистливо поглядывал на пиво. Рядом с ним на лавке лежала черно-белая кошка с драным ухом, она так же завистливо посматривала на куски ветчины на столе. Вместе они составляли хоть и жалостливую, но очень милую картину, мне даже расхотелось издеваться, и я закрыла рот, так и не спросив, за что их, бедных, обделили. Меня к столу тоже никто не пригласил.

Вообще-то Арни был неплох, просто женщин им с отцом в семье недоставало. Мать мальчишки умерла при родах, отец так больше и не женился, а сына воспитывал по принципу: глаза есть, вот пусть и смотрит, сам научится. Арни и смотрел, только зачастую, как говорится, через одно место, не понимал, чего от него хотят, врал вместо того чтобы признавать ошибки, и охотно сваливал вину на других. А «другими» чаще всего оказывалась я.

Арни повернулся на звук, жалобно посмотрел на меня, будто ожидая чего-то похуже, чем пустой желудок, и я дружески подмигнула ему, чем, кажется, напугала еще больше. Недоверие у него на лице на пару мгновений сменилось страхом.

Я вздохнула, подошла к столу, нагло протиснулась между мужиками и сгребла на тарелку ветчины и хлеба. Эб заерзал на стуле и протянул свою руку к моей, я приготовилась отбивать добычу, но тот с меланхоличным удивлением посмотрел на меня и ничего не сказал, заставив, однако, меня задуматься, кого он увидел на моем месте. Я плюхнулась на лавку рядом с Арни и поставила между нами тарелку. Пока он решался и оценивал, не успела ли я отравить ветчину, пока несла ее от стола, черно-белая кошка лениво вытянула лапу, прихватила одним когтем самый большой кусок хлеба, потянула его по тарелке к себе, прижала уши и прикрыла глаза, чтобы ее преступления точно никто не заметил.