На сумке красовалось темное пятно, протекла кровь. Альба недовольно скривилась, но мясо подхватила, отчего потеряла все оборонительное преимущество, и возмутилась:

— Ты мне одежду испачкаешь!

— А ты отойди, может, тогда я промахнусь.

— Еще чего, — вспомнила Альба, на чем остановилась. — Иди, не до тебя сегодня.

— Я это каждый раз слышу.

— Слышишь, да не слушаешь.

— Ладно, считай, что послушалась, — покладисто согласилась я и протянула руку к сумке. — Тогда отдавай.

Альба замялась. Я знала, что дела у них шли не очень хорошо с тех пор, как мой брат больше не мог работать. Родители Альбы не были бедняками, потому она получила хорошее приданое, которого хватило бы на пару лет сытой жизни, а если экономить, то и на все десять. Увы, «сытой» не означало «вкусной», и позволить себе такую хорошую вырезку брат с женой могли, только когда та самая вырезка делала со мной ноги из лавки. Мне же нужно было позаботиться о брате. Если мы с Альбой в чем-то и сходились, то только в том, что ему требовалось очень много сил. Долги я отработаю когда-нибудь потом, если мне вовсе придется это делать. Я никогда не брала того, что еще можно было продать, да и не скрывалась. Если бы хозяин захотел завести счет, чтобы потом предъявить его мне, ему бы ничто не помешало. Но он только кивал и не возражал: возможно, решил, что это плата за штопанье дыр на рубашках.

Стоять на крыльце мне порядком надоело, солнце припекало макушку, а спиной я чувствовала взгляд какого-то зеваки, желающего выяснить, почему меня так долго не пускают внутрь. Альба же все никак не могла выбрать.

— Ладно, забирай, — милостиво разрешила я, показательно закатила глаза и пошла на таран, протискиваясь между ней и косяком.

— Давай ты завтра придешь, я тебя сразу пущу, — предложила она моей спине компромисс.

— Да что не так? — Не выдержав, я развернулась и уставилась на нее. — Хочешь мне что-то сказать — так говори!

На лице у Альбы было написано, что хочет она меня как минимум утопить.

— Хуже ему от тебя.

Я громко фыркнула.

— Ты уходишь, а он потом не спит, — продолжала она. — Лежит, в потолок глядит. Не ест.

— Прям-таки из-за меня? Ты еще расскажи, что это я его чем-то заразила, да не просто так, а специально, чтобы тебе хуже сделать! Только об этом и пеклась!

Альба опустила руки, прислонив сумку к переднику. Казалось, что ее вдруг перестало заботить то, как быстро белоснежная ткань впитает кровь.

— Фрея, солги ему, — попросила она, проигнорировав мой вопрос. — Скажи, что ты замуж идешь. Что нашла уже. Что в столицу поедешь. Что тебе не нужно ничего. Что он может спокойно…

«Умереть», — повисло между нами.

— Рано ему еще — спокойно, — ответила я, потому что не смогла бы выдавить ничего другого, и отправилась в дальнюю комнату. К моему удивлению, Альба, любительница подслушивать под дверью, следом не пошла.

Брат полулежал на больших пышных подушках, глядя в окно. На звук шагов он повернул голову, улыбнулся запоздало, как будто не сразу рассмотрел, кто пришел. Черные полосы, что причудливыми узорами разрисовывали его кожу, уже добрались до век, как будто по щекам брата тянулись вверх тонкие кривые пальцы неведомого существа. Болезнь отнимала зрение.

На тумбочке рядом с кроватью стояла кружка с остатками травяной настойки.

— Фрея, — в голосе брата послышались довольные нотки, — у тебя нет?

— У меня нет, — заверила я его и быстро поправила платок на ладони, как будто брат еще мог что-то заметить.

С этого вопроса начиналась каждая наша встреча. Никто не знал, чем болен брат и как заразился, никто не мог сказать, была ли под угрозой вся семья. Признаться, я думала, что Альба вышвырнет мужа из дома или сбежит сама, но она осталась и взяла на себя уход за больным, несмотря на всю возможную опасность. С тех пор она похудела, осунулась и выглядела уставшей, но черные полосы у нее не появлялись, и это воодушевляло.