Глаза словно открылись второй раз за утро, и я с удовольствием втянула в себя аромат свежей выпечки. Кто-то готовил поздний завтрак. В ожидании праздника Хюрбен с каждым днем ненавязчиво преображался. Сбор урожая почти закончился, а в следующее полнолуние, меньше чем через четыре недели, ждали затмения, которое выпадало на осенние дни лишь раз в пятнадцать лет. На праздничную ночь каждый житель Хюрбена строил большие планы: говорили, что все сделки, совершенные в это время, будут удачными, заключенные браки станут вечными, а рожденные дети — счастливыми. Правда, с последним подгадать мало у кого получалось, дети уговорам не поддавались.

На домах появлялись украшения, венки и плетения, рисунки на окнах. Кто-то раскладывал перед крыльцом засушенные букеты, а кто-то — корзины с едой. Еда предназначалась для всех желающих, поэтому зачастую ограничивались последними побитыми яблочками или подпорченными овощами, которые требовалось как можно скорее доесть. Я подхватила из одной корзины яблоко и поклонилась крыльцу, как живому, словно оно само сделало мне прекрасный подарок. В воздухе витало ожидание чуда, настроение улучшалось, а глупая широкая улыбка не покидала моих губ весь остаток пути.

В лавке было людно. По настоянию брата я подрабатывала у мясника. Ни я, ни хозяин большой нужды в этом не видели, но приличная девушка должна быть замужем или при деле, иначе родня спокойно спать не сможет. Мясник не возражал, а меня не спрашивали. Жены у него не было, поэтому иногда мне приходилось отвечать на странные вопросы и помогать с делами, которые традиционно считались «бабскими», так что в ожидании покупателей я штопала одежду хозяина и его сына да прибиралась в доме. Они могли бы сделать это и сами, никто меня не заставлял, но выходило у них в разы хуже: при том, что и я талантами к рукоделию не блистала. Однажды я застала хозяина за мучениями над дырой в рубахе, которые он, краснея, назвал «пробой», мол, рубаху-то все равно потом только выкинуть, и предложила взять эти хлопоты на себя. Он пошутил, что теперь мне придется работать здесь до старости, а я в ответ смеялась, что вариант-то не самый плохой.

Сегодня что-то изменилось. К утренним покупателям я привыкла, только толпились они обычно снаружи, костеря меня за очередную попытку поспать подольше. Товар на день хозяин всегда готовил заранее, а к моему приходу успевал не только распродать большую часть, пока свежий, но и заняться другими делами, поэтому открытая дверь меня одновременно и насторожила, и удивила.

Стоило мне зайти внутрь, как хозяин и пара соседских мужиков притихли, окинув меня погрустневшими взглядами.

— Отошли ее куда-нибудь, — басом прошептал один из них.

— Куда я ее отошлю? — так же «скрытно» растерялся хозяин.

— Вы же понимаете, что я вас прекрасно слышу? — уточнила я. Стащила сапоги, которые успели до крови натереть мне пятки, и залезла на лавку у печки, подтянув под себя холодные ноги. Эх, сюда бы еще одеяло, и можно оставаться жить.

— Домой, — не растерялся первый и с недоверием покосился на меня.

— Не-а, — зевнула я.

— Не волнуйся, Эб, она болтать не будет.

Теперь на меня косились оба, один с сомнением, другой — с немой просьбой о подтверждении.

— Не буду, — торжественно пообещала я.

— Бабы, они такие, — проворчал Эб и отвернулся к окну. — Им только дай чего послушать — завтра весь город знать будет, еще и выставят кретином.

Я изо всех сил делала вид, что пропустила последнее предложение мимо ушей, исключительно ради хозяйского спокойствия. Едва ли не каждому в Хюрбене было известно, как повезло Эбу с женой: по способности создать проблему из ничего она уступала разве что моей тетушке, в которой с детства таился нерастраченный актерский талант. Увы, театры оставались в столице, у нас появлялся только бродячий цирк.