Наконец мужики расслабились и вновь принялись перешептываться. Речь шла то об урожае, то о дождях, то о мясе, и постепенно я перестала вслушиваться. Забытый всеми товар лежал на прилавках, и я решила, что вечером заберу вырезку домой, никто и не заметит. Не пропадать же добру.

Мужики ждали гонца, вернее сказать неудачника, выбранного подглядывать в окна Управляющего и выяснить, что за чужак к нему пожаловал. Народ у нас терпеть не мог секретов. Гонцом, как всегда, оказался двенадцатилетний Арни, единственный сын мясника. Прошлым летом он сильно вырос, а наесть жирка не успел, так что был похож на пресловутую тростинку на ветру – правда, высоченную. Выгода такого роста заключалась в том, что Арни мог без труда засунуть свой любопытный нос в любую щель… то есть окно.

Арни вернулся бегом, красный, как кусок свежесрезанного филе.

— Что там? — спросили в один голос мужики, а я почти беззвучно хихикнула из угла: такие заинтересованные у них были лица.

— Чужак-то этот не простой, колдун он, — выдал Арни, тяжело дыша и держась за живот. Со стороны казалось, что последний был безжалостно вжат до самого позвоночника. — Злой. За своим, мол, приехал, отдавайте. Чуть Управляющего не убил.

Мужики переглянулись, Арни приосанился: важность донесения так и распирала его изнутри. Ему редко доверяли что-то значимое, зачастую он понимал поручения слишком своеобразно. Мне же и вовсе не стоило ни в чем на него полагаться. Когда я только начинала здесь работать, Арни отчего-то решил, что его долг состоит в том, чтобы поскорее от меня избавиться. Чего только я не натерпелась, пока мы оба не выяснили, что отец не собирается ему помогать. В свою последнюю попытку Арни засунул мне в сумку свиную ножку и спрятал ее в углу под утварью. Сказать хозяину о пропаже сумки я постеснялась и решила, что потеряла ее где-то на прогулке в лесу. Такое со мной случалось: задумавшись, я могла забыть обо всем на свете. Развязка наступила тогда, когда один из покупателей зашел в лавку и сморщил нос, а мы с хозяином ринулись на поиски сокровищ. Свиная ножка в сумке едва не обрела вторую жизнь, я бы не удивилась, если бы на ней в скором времени выросли глаза. Вовремя явившийся Арни не растерялся и принялся докладывать, что я, дескать, ножку-то украсть и продать хотела, а благородный рыцарь спас лавку от неминуемого разорения. Забыл на место положить, так это ничего, бывает.

Ожидаемой награды за свою бдительность Арни так и не получил, зато сидеть спокойно не мог до следующего полудня: так сильно болел зад после тяжелой отцовской руки. С тех пор у нас установился своеобразный нейтралитет. Развлекаться Арни не перестал, но я поняла, что у меня развязаны руки. Хозяин как-то в шутку сказал, что мне тоже до сих пор двенадцать.

— Что, прямо так на Управляющего и напал? — лениво уточнила я из своего угла. За стеной топилась печь, и, будь я кошкой, непременно замурлыкала бы от удовольствия, прижимаясь к ней спиной.

— Нет. —Арни, который пропустил мое появление в лавке, вздрогнул, обернулся и покраснел. Общаться с мальчишкой у меня плохо выходило, очень уж он любил приврать да приукрасить, а я не упускала случая сдать его с потрохами. Судя по его лицу, вчера мои сапоги намокли все-таки не случайно. Я многозначительно потыкала в их сторону пальцем, потом показала Арни кулак, а он мне — язык. Смелости дразниться у него хватало только при отце, да и то, когда тот не видел. Мы оба знали, что я еще оттаскаю его за уши по лавке, несмотря на то, как тяжело было до них дотянуться.