На щеке у меня красовался отпечаток складки на подушке, пропустить такой «рубец» даже без зеркала было невозможно. Я старательно потерла его рукой, но он не желал так легко меня покидать, только добавлял особую интригу к предстоящему рассказу о моих ночных приключениях. Позор неумолимо приближался, к тому же совершенно незаслуженный.

Дверь открылась в ту секунду, когда я наконец справилась с одеждой, но забраться под покрывала не успела, поэтому так и осталась стоять босиком и в одной рубашке посреди комнаты. Я поправила вчерашний грязный платок на ладони, всяко лучше, чем ничего, сорвала с волос заколку и сунула ее под подушку. Хвост сохранял форму и без нее, а пушить его было некогда. Взгляд мой скользнул по лежанке, и я схватила кинжал, который тоже ночевал рядом со мной. И в самом деле, в моей постели сегодня было не протолкнуться. В сенях появилась знакомая фигура, и я спрятала кинжал за спину, так и не успев избавиться от него.

— Фрея! — воскликнула тетушка с порога и, сложив руки на груди, нависла надо мной пухленькой, но совершенно неодолимой скалой. От нее пахло рыбой, на переднике виднелась прилипшая чешуя.

— Похоже, на обед будет уха, — ляпнула я вместо приветствия. Желудок отозвался предвкушающим урчанием, хотя мы оба знали, что если нам что-то и останется, то это будет один бульон. Хорошую рыбу в Хюрбен привозили редко: слишком далеко от тракта, слишком большой риск, что она испортится по дороге. Если вовремя не удастся кому-то продать, то потеря окажется полной, не говоря уже о расходах торговца на еду и ночлег в нашем болоте. Речка у нас была, на ней стояла старая мельница, а в солнечные дни распевали песни лягушки. Кроме них да комаров, никто там больше не плодился. Мелочь вроде Арни вообще не знала, какой у рыбы вкус.

Тетушка застыла: я явно ошарашила ее своим замечанием. По крайней мере, сбила с мысли. Ненадолго. В пальцах она держала мою записку, а выражение лица без слов сообщало все, что мне следовало сейчас знать, и хорошего там содержалось маловато.

— Это что? — воскликнула она на всю комнату, чем только дала мне понять, как сильно у меня раскалывалась голова.

— Проспала, — оправдалась я с честностью пьянчуги, которого поймали за попыткой скрыть от жены заначку. Еле удержалась, чтобы не развести руками, но вовремя вспомнила про кинжал.

— Нет, вот это что?

Тетушка потрясла запиской у меня перед носом.

— А что это? — с живостью удивилась я и вытянулась, стараясь рассмотреть получше.

— Фрея! Что это за дела, я тебя спрашиваю? Какие убийцы? Ты чего меня пугать вздумала?

— Первый раз вижу, — поморгала я предельно честными глазами.

Судя по выражению лица тетушки, очень убедительно не вышло. Я поморщила нос. Чего это она вообще так всполошилась, ей же лучше, пристрой быстрее бы освободился…

— А почерк твой! — Тетушка едва не перешла на визг. — Что это за шутки такие ты устраиваешь моему больному сердцу? Я тебя не кормлю? Я о тебе не забочусь? Я тебе жениха не ищу?

«Вот с последним можно было бы и не напрягаться», — подумала я и выхватила у нее записку. Прочитала по одной букве, тщательно рассматривая завитушки на них, оттягивала время, но гениальных идей в голову не приходило, а кинжал во второй руке казался потяжелевшим и ледяным, неприятно касался спины. Он, словно живой, старался как можно сильнее задеть мою совесть.

— А, это не мое. Но очень любопытно!

Я кинула записку в сторону стола (куда-нибудь да долетит) и снова спрятала руку за спину. Так покачиваться было легче, но пятки все равно примерзали к полу. Я не выдержала и переступила с ноги на ногу, неуклюже подтянула к себе юбку и забралась на нее.