Теплые, чуть сухие пальцы мягко и до странного нежно погладили меня по щеке, замерли на подбородке, подняли мою голову. Дрожь прошла по всему телу, когда я посмотрела в удивительные зеленые глаза. Они пристально изучали меня, а на губах чужака появилась улыбка — не злая, не ехидная, не ядовитая. Добрая, ласковая, словно ею можно было погладить душу.

Мои ноги сделались ватными, потом налились тяжестью, дыхание сбилось. Незнакомец был так близко, что становилось страшно от того, какие мысли возникали у меня в голове. До сих пор я ни разу не целовалась… И мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы это произошло не с Беоном, не на празднике, не по указке брата. Если бы только чужак наклонился еще совсем чуть-чуть…

Но он не сделал ничего из того, что я, краснея, успела себе представить. Вместо этого он поднял мою безвольно висевшую руку и поцеловал тыльную сторону ладони. И ни на миг не сводил взгляда с моего лица.

— Вам спасибо, моя благородная спасительница.

Голос обволакивал меня, как по колдовству, проникал внутрь, туда, где пропустило удар мое глупое сердце.

Не дожидаясь ответа, чужак поклонился и отправился прочь, бросив меня посреди улицы в одиночестве.

8. Глава 8

Арни оказался в лавке: я заметила его в окне, подходя к дому. Он одиноко сидел в темноте, видимо, не решался перебраться в дом и случайно разбудить отца. Хоть иногда и казалось, что Беон мало интересовался мальчишкой, а воспитывать и вовсе не пытался, к шалостям сына он относился строго и наказание на них следовало быстро и неумолимо. Арни, которого я вполне искренне считала балбесом, отцовские уроки запоминал, поэтому одна и та же провинность случалась редко. Тут он проявлял настоящие чудеса изобретательности. За воровством у чужих его уже разок ловили, а вот на краже из собственного дома — никогда. Влететь за это должно было даже сильнее.

Стоило мне приблизиться к окну, как лицо Арни с приплющенным носом отлипло от стекла и пропало. Мальчишка явно ждал моего возвращения, но очень не хотел этого показывать. Сейчас примет свою самую жалобную позу. Ребенок.

В лавке было тепло, почти душно, но мне это и нравилось. Моя взмокшая после пробежки одежда противно прилипла к спине, я замерзла так, что постукивали зубы, а пальцы с трудом сжались на массивной ручке двери. Зажигать свечи я не стала, луны и света с улицы вполне хватало, чтобы передвигаться по лавке. К тому же я прекрасно знала, что выслушивать нотации в темноте гораздо легче: не надо думать о том, куда спрятать взгляд и как сильно покраснели щеки. В детстве Монти любил развернуть меня лицом к окну, чтобы усваивалось получше.

Арни вскочил мне навстречу, да так и остался стоять, подбирая слова. Смотрел жалобно и заискивающе — значит, ожидал, что я сейчас устрою шум, разбужу его отца и приступлю к публичной порке. Я мысленно фыркнула. Неужели ни на что другое его фантазии не хватало? Мало в детстве сказками пугали про монстров, которые утаскивают непослушных детей далеко в чащу? Стоило бы признать, что мне действительно хотелось так и поступить — не в лес утащить, а устроить шум. Но, к счастью Арни, мне переполох тоже не был нужен. Возвращать мяснику кинжал в мои планы не входило — по крайней мере, до тех пор, пока я не узнаю, действует ли лекарство чужака и является ли ножичек одним из «ингредиентов». Мало ли на что он там зачарованный, вдруг кровь-то нужно только с помощью него получать. Не зря же чужак так распинался, доказывая мне, что кинжал давно стал бесполезной игрушкой. Странно, что вообще вернул его: я уже почти попрощалась с вещицей, потому что отобрать ее точно не смогла бы. В памяти всплыли другие слова чужака: о том, что такое проклятие не снять. Он отказывался даже попробовать. Хотела бы я знать, что именно изменилось, — помог ли кинжал, соврал ли чужак тогда, обманул ли меня сейчас и подсунул мне в качестве снадобья обычную воду с моей собственной кровью. А я поверила. Какая мерзость!