— Не пугайтесь, леди Ариадна. — Фигура скинула капюшон, и огонёк фонаря в моей руке осветил лицо Кейтлин.
Легко ей говорить «не пугайтесь», когда сама же пугает, подумала я сердито. А Кэвин тут же уступил мне место, позволив без ненужной паузы и с ощутимой прохладой заметить:
— Доброй ночи, Кейтлин.
— Доброй, — кивнула ведьма. — Гасите фонарь и следуйте за мной. Здесь недалеко.
Кейтлин привела меня на небольшую поляну, где темнели пять сложенных для костра куч хвороста, и указала на место в центре этого пятиугольника:
— Встаньте здесь.
Я машинально шагнула вперёд, однако остановилась, когда Кэвин напомнил: «Плата».
— Погоди. — Я смотрела ведьме прямо в лицо, но из-за слабого лунного света — или ещё по какой-то причине — с трудом различала её черты. — Прежде назови свою цену.
Кейтлин раздражённо взмахнула рукой:
— Позже. До полуночи совсем немного.
Теперь и мне передались Кэвиновы предчувствия.
— Сейчас, — жёстко возразила я. — А чтобы не тратить время, ответь сразу по существу.
Ведьма выдержала короткую паузу и сказала:
— Хорошо. Вы на год возьмёте меня в камеристки, чтобы во всех поездках и переездах я была рядом с вами.
Странное пожелание. Какая ей выгода неотлучно находиться при мне?
«Я бы предпочёл, чтобы она потребовала деньги, — заметил Кэвин. — Или ещё что-нибудь материальное. Опасно держать при себе ведьму — мало ли что за год может случиться? Инквизиция ведь тоже не зря золото от Короны получает».
Я прикусила губу: в его словах, несомненно, был резон.
— Может, возьмёшь плату деньгами? Я попрошу отца назначить тебе пожизненную пенсию.
— Леди Ариадна, — в голосе Кейтлин звякнул металл, — я назвала цену. Если она вас не устраивает — уходите. Если устраивает, делайте, что я вам сказала. Полночь близко.
Цена меня не устраивала, но, к несчастью, я была не в том положении, чтобы артачиться. Поэтому без дальнейших споров встала на место, указанное ведьмой.
«Зря, — мрачно прокомментировал Кэвин. — Вот чем хочешь поклянусь: зря».
— Замолчите, — пробормотала я. Меня саму терзали сомнения, однако «лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть», как любил говорить отец.
— Болтает? — осведомилась Кейтлин, из невесть откуда взявшегося кувшина проливая от кучи к куче дорожки тёмной, маслянистой жидкости. — Ничего, скоро вы от него избавитесь.
Тут меня посетил довольно нелепый вопрос, который я всё-таки задала — надо же было как-то отвлечься.
— А что с ним тогда будет?
Занятая делом ведьма равнодушно пожала плечами.
— Если его тело мертво, отправится искать себе нового носителя. Если живо — вернётся в него. А теперь, — она вылила остатки жидкости на последнюю кучу и, отставив кувшин в сторону, остро посмотрела на меня, — молчите и не сходите с места, что бы ни случилось.
Сердце бухнуло у меня в груди, каждая жилка напряглась. Что-то сейчас будет? А ведьма, стоя у одной из куч хвороста, бросила задумчивый взгляд на небо и звонко хлопнула в ладоши. По поляне пронёсся горячий порыв ветра, и пять костров вспыхнули одновременно. Рыжее пламя побежало по пролитым дорожкам, и вот я уже стояла в центре огненной пятилучевой звезды.
— Exsurgat Deus et dissipentur inimiciejus, — голос Кейтлин сделался звучным и жутковато низким, — et fugiant qui oderunt eum a facie ejus...
Пламя костров пугающе взметнулось вверх — и внезапно погасло, словно залитое водой. А между деревьев цепью замелькали яркие огни фонарей, и кто-то громогласно приказал:
— Именем Всеблагого, никому не двигаться! Святая инквизиция!