Потеряево озеро сияло огромным зеркалом, над которым, будто любуясь своим отражением, лениво кружили белогрудые чибисы. Клев был вялым. Глядя на неподвижные поплавки, Антон и Слава вполголоса разговаривали о Торчкове. Внезапно с пригорка от деревни послышалась веселая музыка. Тотчас на тропе оказался Торчков в большущих сапогах и, по-утиному спускаясь к озеру, еще издали бодро поздоровался:

– Здравия желаю, товарищи рыболовы!

– Легок на помине, – шепнул Славе Антон и, обернувшись к Торчкову, ответил: – Здравствуйте, Иван Васильевич. По-молодежному, с музыкой, ходите?

– Люблю, Игнатьич, это дело. – Торчков похлопал по висящему на ремне через плечо транзистору, подойдя к берегу, присел на борт Гайдамачихиной лодки. – С выигрыша такую музыкальную шкатулку приобрел. Теперь каждую новость прежде всех в Березовке узнаю. Даже иностранцев пробовал слушать, которые на русском языке бормочут.

– И что они говорят?

– Всякую ерунду несут! Злятся, что мы перед ними шапки не ломаем. А на хрена нам перед заморскими пузанами шапки ломать, правда? – Торчков, чуть помолчав, вздохнул: – Я, Игнатьич, по делу ведь тебя здесь отыскал. Баба мне покою не дает. Выкладывай, понимаешь, ей книжку – и баста!..

– Какую книжку? – не понял Слава Голубев.

– Не букварь, конечно. Сберегательную… – Торчков мельком взглянул на Славу и тут же снова уставился на Антона умоляющими глазами. – А где это я сберкнижку возьму, если меня до единой копейки обчистили? По моей натуре, сгори они огнем дармовые деньги, однако баба по-своему рассуждает… Председателю нажаловалась. Тот с меня крупную стружку снял, а ей все мало, шумит: «Из дому выгоню! В суд подам!» Возможно, она так для острастки заявляет, но если подаст?.. Суд как припаяет уплатить женке полную стоимость мотоцикла… Я ж без штанов останусь. На одного тебя, Игнатьич, надежда…

Антон присел рядом с Торчковым.

– Хорошо, Иван Васильевич, постараюсь вам помочь, но давайте условимся, что на мои вопросы будете говорить только правду.

Торчков, склонившись, убавил громкость транзистора.

– Перед тобой, Игнатьич, как в церкви на исповеди.

– Прежде мне надо знать: сколько вы получили денег в сберкассе?

– Тысячу домой привез.

– Я спрашиваю: сколько получили?

– Ну это… Не пересчитывал. Сколько дали, все – в карман и вместе с ведьмой Гайдамачихой покатил до дому, – Торчков, заметив пристальный взгляд Антона, опять склонился к транзистору. – За сберкассу ты, Игнатьич, не переживай. К сберкассе у меня никаких требований нет. И женка по этому поводу ровным счетом ничего не имеет – деньги ведь даром достались. Ее другое принципиально задело: что последние пятьсот рублей я профуговал. Хочешь – верь, Игнатьич, хочешь – не верь, но категорически утверждаю: это в ресторане меня облапошили. Заготовитель может подтвердить, что до ресторана все денежки при моем кармане были.

– Давно с ним знакомы?

– Какой там давно! Пару раз за компанию выпили, да на одну ночь у себя его приютил.

– Имя-то заготовителя хоть знаете?

– Спрашивал при ночевке, он ухмыльнулся: «Хоть горшком называй, только в печь не станови». Ну, думаю, и хрен с тобой…

– Не сказал, что ли, имени?

– Может, и говорил, так теперь уже не помню… – Торчков ладонью потер морщинистый лоб и вдруг резво вскочил на ноги. – Игнатьич!.. Чтоб раз и навсегда не сомневаться в моем лотерейном выигрыше, не посчитай за труд, дойдем до моей усадьбы. У женки газетная таблица должна сохраниться, по какой билет проверяли. Из нее можешь и цифры узнать моего «Урала» с люлькой. Там еще «Уралы» выигрались, а мой – аккурат в среднем столбце, чуток книзу.