– Это которую сейчас Гайдамачихой называют? – с нескрываемым интересом опять спросил Слава.

– На ней самой. Гайдамаков совсем девчонкой Лизавету откуда-то привез… Нажила, значит, она с Цыганом сынишку, души в нем не чаяла. В году двадцать пятом этот совсем еще неразумный мальчонка как в воду канул. С той поры Лизавета ненормальной стала, будто умом тронулась.

– Следователь после семнадцатого года еще здесь бывал?

– Этого уже я не видел, потому как сразу после революции хлестался с белогвардейской контрой на разных фронтах и в Березовку заявился только посля полной победы советской власти. Из разговоров слыхал, будто появлялся кухтеринский зятек, порушил все хозяйство Гайдамачихи и утек, спасая свою шкуру от Красной армии.

– А правда, что это он у нее ребенка украл? – задал вопрос Антон.

Дед Матвей недоуменно поднял брови:

– На кой шут ему ребенок Гайдамачихин сдался?

– Значит, вранье насчет ребенка?

Дед Матвей долго молчал, царапая бороду.

– Я Гайдамачихиного сына одного только знал, Викентия, какой погиб на Отечественной войне, – наконец заговорил он. – А собою Лизавета в молодые годы очень даже видная была. Из женских краше ее в Березовке в ту пору никого не водилось, да и в теперешнее время, пожалуй… Разве только внучка кузнеца Савелия Терехина малость на нее пошибает.

– А Савелий Терехин не родня Гайдамачихи?

– Эк, ядрено-корень, куда ты шрапнель запузырил! – дед Матвей даже ладонью по столу стукнул. – Савка давней сибирской породы, а Гайдамаковы после Столыпинского указа в Березовке появились. Был слух, будто отставной штабс-капитан Гайдамаков взял молодую красавицу жену из нищенок и, чтоб не унижать свое дворянское звание, мотанул с нею в Сибирь. Насколь достоверно это, ручаться не могу.

– Романтичная история, – с самым серьезным видом проговорил Голубев.

– От этой романтики, по-моему, кровью пахнет, – хмуро обронил Антон, задумчиво разглядывая китайских жар-птиц на фарфоре.

Дед Матвей, допив чай, перевернул опустевшую чашку на блюдце и довольно разгладил бороду.

– Насытился сибирский водохлеб, – сказал он и вдруг обратился к Антону: – Промежду прочим, та чашка, что ты разглядываешь, из кухтеринской посуды. Следователь мне вроде как подарок сделал за то, что ящик из озера достал. Еще, кажись, с десяток таких было, да уж за давностью времени все побились. Только эта вот и осталась.

– Дай взглянуть, – Голубев протянул к Антону руку, взял у него чашку. С интересом рассматривая яркий, словно только что сделанный рисунок, восхищенно произнес: – Вот краски!.. А мастерство?..

– Тонкая работа, – согласился Антон, поднимаясь из-за стола. – Может, сходим на озеро, а? Авось шальной окунишка клюнет.

– Обязательно, – с готовностью согласился Слава.

Неожиданно у дома Бирюковых, скрипнув тормозами, резко остановился запыленный «газик». Антон через окно увидел вылезающего из машины отца. Кряжистый, с непокрытой седеющей головой, Игнат Матвеевич размашисто миновал двор, грузно протопал в сенях и, войдя в кухню, почти заполнил ее своей рослой фигурой. Поздоровавшись с Антоном и Славой Голубевым, заговорил:

– Чаевничаете, рыболовы? О своих милицейских делах деду рапортуете или он вам про старину заливает?

– О кухтеринских бриллиантах разговорились, – ответил Антон.

Игнат Матвеевич торопливо присел к столу, словно заглянул домой всего на минутку. Посмотрел на Голубева и тут же перевел взгляд на сына:

– Вы, друзья-сыщики, чем купеческими бриллиантами интересоваться, лучше нашли бы деньги Торчкова. Только что Матрена, жена его, со слезами ко мне приходила. Говорит, что на ветер чудак пятьсот рублей выкинул. Шуточное ли дело! Побеседовал я с ним. Смотрит наивным взглядом, как дите малое, плечами жмет. Вот артист, не приведи господи! Главное – билет-то лотерейный Матренин был. Товарки с фермы ко дню рождения ей вроде в шутку подарили, а на него выигрыш выпал.