Перевернувшись на другой бок и упершись коленями в стену, я, как делала уже миллион раз, приказала себе прекратить думать и вспоминать. Ага, будто это хоть когда-то помогало. Проклятая змеюка уже начала свое движение, пока еще только нежно вкрадчиво лаская, прежде чем обвиться в смертельных объятиях, и сколько ни зажмуривайся или ни отгораживайся, а картинки упорно и красочно скользят под веками, вспышками демонстрируя мне то один, то другой момент прошлой жизни. И счастья. Наша с Лукасом первая и единственная настоящая потасовка, сделавшая нас тогда друзьями не разлей вода. Хотя сейчас могу честно сказать, что отчаянно и яростно, по своему обыкновению, дралась только я, а он просто ушел в глухую защиту… Его эрекция, вжимающаяся мне в поясницу в ночевку сразу после побега, и гневное шипение: «Кончай ерзать, Стрекоза!» Стрекоза. Все вокруг думали, что он меня так зовет, намекая на нечто легкомысленное, с ломкими прозрачными крыльями, и только мы двое знали, что на самом деле Лукас имел в виду, что стрекозы – это настоящие воздушные беспощадные хищники и воины… Лукас, избивающий как одержимый взрослого здорового мужика, попытавшегося в толпе схватить меня за только оформившуюся грудь… Лукас, утаскивающий меня от преследования копов… Лукас, ворующий для меня пирожные, задержавшие мой взгляд на витрине слишком долго… Лукас, целующий меня впервые жадно и абсолютно неумело, ровно через пять минут после того, как проорал мне в запале, что ни за что в жизни ко мне не прикоснется «потому что я ему как сестра, и гребаная любовь, которую я себе выдумала, все между нами испортит». Что же, по итогу нашей истории не так уж он был и не прав… Лукас надо мной, обнаженный, прекрасный в отсветах уличного серебристо-белого освещения, льющегося в окно нашей каморки, потный, дрожащий, предельно сосредоточенный и потерянный одновременно, забирающий мою невинность, шепчущий что-то, чего мне не разобрать за первой болью, густо замешанной на наслаждении от осознания: я его, а он мой, и это навсегда, потому что первых не забывают… Лукас, хохочущий над какой-то моей неуклюжей шуткой… Лукас, бесящийся от дурацкой ревности… Лукас, спорящий со мной до хрипоты о своем участии в подпольных боях, стоя посреди новой роскошной квартиры, которую он снял для нас на кровавые деньги… Лукас-Лукас-Лукас…

– О, нет, да прекрати же ты! – в сердцах стукнулась лбом об стену, словно это могло прогнать из головы проклятые видения или остановить их, прежде чем я опять буду давиться полыхающим в центре груди огнем.

Лукас, с искаженным, совершенно незнакомым лицом, вбивающийся сзади в эту истошно орущую под ним девку-массажистку, прямо в его раздевалке, с бинтами на руках, все еще окровавленный и потный после жестокого боя и больше не мой прямо с той секунды…

– Хватит, тупая ты мазохистка, Летти! – заорала я во весь голос. – Спать, черт возьми! Немедленно!

Глубоко вдохнула и протяжно выдохнула, снова и снова, изо всех сил заставляя себя сосредоточиться на дыхании и больше ни на чем. Набрать воздуха полную грудь, выпустить его наружу до максимального опустошения, до пьяного звона в голове и кружения пространства вокруг, и так до тех пор, пока разум не освободится, веки не нальются тяжестью, измочаленное за долгий день тело не уступит окончательной усталости, погружаясь в сон… в котором все равно нет покоя для души.

– Стрекоза, родная, пусти меня! – умоляю я перед запертой хлипкой дверью долбаной каморки, без остановки растирая грудную клетку кулаком. – Прошу, дай мне просто посмотреть на тебя… дай мне хоть попробовать объяснить.