– Ответ ясен, но попробуем спросить иначе. Хочешь оставаться с Джимом, Виллис?

– Виллис остается с Джимом, – сказал Виллис и добавил задумчиво: – Тепло!

– Вот причина твоей притягательности, Джим, – сказал доктор сухо. – Ему приятна температура твоего тела. Но ipse dixit[1] – держи его при себе. Не думаю, что это ему повредит. Возможно, он проживет лишь пятьдесят лет вместо ста, зато получит вдвое больше удовольствия.

– Они обычно живут до ста лет? – спросил Джим.

– Кто знает? Мы слишком мало живем на этой планете, чтобы ответить на такой вопрос. А теперь валяйте, выметайтесь отсюда. Меня ждет работа.

Доктор задумчиво посмотрел на постель, которую не убирал уже неделю, и решил, что теперь она может подождать и до Дня стирки.

– Что значит «ipse dixit», док? – спросил Френсис.

– Это значит: «Он все сказал».

– Док, – предложил Джим, – почему бы вам не пообедать с нами сегодня? Я позвоню маме. А ты, Фрэнк?

– Я – нет, – сказал Фрэнк. – Я лучше не буду. Моя мать и так говорит, что я слишком часто ем у вас дома.

– Моя матушка, будь она здесь, несомненно сказала бы то же самое, – согласился доктор. – Позвони маме, Джим.

Джим подошел к телефону, отстроился от двух местных кумушек, болтавших о детках, и на вспомогательной частоте с трудом дозвонился домой. Когда на экране появилось лицо его матери, он сообщил ей о своем желании.

– Рада видеть доктора у нас, – ответила она. – Скажи ему, пусть поторопится, Джимми.

– Сейчас, ма!

Джим отключился и взял уличную экипировку.

– Не надевай, – посоветовал Макрей. – На улице прохладно. Мы пойдем по переходам.

– Так вдвое дольше, – возразил Джим.

– Пусть Виллис решит. Что ты предпочитаешь, Виллис?

– Тепло, – важно сказал Виллис.

Южная колония была спроектирована наподобие колеса, в центре которого ступицей стояло административное здание. Над разбегающимися от него во всех направлениях туннелями находились остальные постройки. Концы спиц предполагалось замкнуть еще одним туннелем-кольцом, восьмая часть которого была уже завершена.

За исключением трех лунных лачуг, построенных при основании колонии, а теперь заброшенных, все здания имели одинаковую форму. Каждое представляло собой полусферу из силиконового пластика, полученного из марсианских пород и здесь же надутого. Собственно говоря, каждая постройка была устроена как двойной пузырь, внешнюю оболочку которого обычно надували до тридцати-сорока футов в поперечнике. Когда она затвердевала, по туннелю пробирались в это новое здание и там надували еще одну – внутреннюю – оболочку чуть меньшего размера. Внешняя оболочка «полимеризовалась» – иначе говоря, застывала и отвердевала – под действием солнечных лучей; а поверхность внутренней укрепляла установка из ультрафиолетовых и обогревательных ламп. Стенки двух пузырей разделяла воздушная прослойка толщиной около фута, которая обеспечивала защиту от жестоких ночных холодов.

После того как новое здание затвердевало, прорезали входную дверь и устанавливали пневматический замок. Давление внутри поддерживалось обычно на уровне двух третей от земной нормы: колонисты любили комфорт, а марсианское давление было еще в два с лишним раза ниже. Не привыкшему к местным условиям землянину без респиратора грозила смерть. Из числа колонистов только тибетцы и индейцы Боливии отваживались выходить без респираторов, но и они облачались в эластичные марсианские костюмы во избежание кожных кровотечений.

Дома не имели окон: прилегающая пустыня была красива, но однообразна. Южная колония с согласия марсиан располагалась чуть севернее древнего города Чаракса – марсианскими названиями не пользовались, поскольку ни один землянин не в состоянии был их произнести, – между русел двойного канала Стримон. Здесь мы вновь, следуя традиции колонистов, используем имена, присвоенные незабвенным доктором Персивалем Ловеллом.