Старуха пересела на диван, обняла барышню и, склонившись к самому её уху, принялась уговаривать. До меня долетали обрывки слов и фраз:

— Кто ты сейчас? Никто! А будешь…

— …он должен жениться, сама знаешь…

— …ничего не значит…

— Но он будет с другой! — барышня заливалась слезами, коробочка квакала лягушкой.

— ...одну ночь… ничего, переживёшь…

— ...снадобье… сразу понесёт...

— …а будешь замужем…

— Но я не хочу, чтобы меня касался другой! Я этого не вынесу! — под совиное уханье барышня заломила руки.

— ...и не надо… сварю такое… лишит мужской силы…

Ого, да тут целый заговор!

— Правда? Так можно? — опухшее от слёз личико просветлело, но сейчас же опять сморщилось. — Она родит ему сына, и он полюбит её…

— Не родит! — старуха повысила голос. — А если родит, то девочку, уж я позабочусь. Нашла о чём печалиться.

— Я отдала ему всё, — пискнула барышня, шмыгая носом. — Он обещал любить меня вечно…

Зловредная коробочка закричала болотной выпью. Так громко и жутко, что я невольно подпрыгнула и заскользила на карнизе, цепляясь за что придётся. Сквозь стекло долетел старухин ответ:

— Он и будет любить тебя вечно, не будь я лучшая в Кайлане ворожея и травница!

— Цыц, вы обе! — гаркнул мужской голос.

Я прильнула к щёлке.

Свяна, защити!..

Льет, грозный, как палач, шёл к окну с ножом в руке и смотрел, казалось, прямо на меня. Неужели услышал, как я тут барахтаюсь и скрежещу когтями? Или глаз в щёлке заметил?

Всё, не гляжу! Нет меня. Вам почудилось, благородный кавалер.

Шаги приблизились и замерли.

— Кошка! — прогремело над головой.

Верно, благородный кавалер. Просто бродячая кошка, которая жмётся к человеческому жилью. Вы же не станете вскрывать тройную раму, чтобы подпортить шкурку безобидному животному?

И как он умудрился разглядеть чёрную кошку в чёрной ночи сквозь толстый слой изморози…

Мгновение томительной тишины — и шаги стали удаляться.

Я отважилась снова заглянуть в комнату.

Льет стоял спиной. А старуха…

Она сложила пальцы щепотью, поднесла ко рту и дунула. Клянусь, в руке у неё ничего не было! Но в воздух сорвалась чёрная взвесь и тончайшей струйкой потекла к окну.

Я невольно пригнула голову.

Тяжёлая рама содрогнулась, сверху посыпалось крошево мёрзлого снега.

Не помня себя, я сиганула прямо со второго этажа в самый большой сугроб. Меня завалило, но я подпрыгнула — кузнечик, а не кошка! — и понеслась вскачь, не жалея лап.

Не помню, когда в последний раз так быстро бегала и с такой скоростью взбиралась на балкон своего мезонина.

Тут бы выдохнуть и расслабиться. Однако всё пошло наперекосяк.

Я оборачивалась с шести лет, и у меня всегда — всегда! — получалось. С первого раза. Без заминок и осечек.

А сейчас — нет.

Небыль отказалась явить себя. Не приняла, не впустила, не откликнулась на зов. Не отдала мне меня — рослую белокурую девушку в свадебном костюме крестьянки из северных областей Ригонии.

Я даже в дом попасть не могла. Не лапой же за ручку браться!

Спасло то, что дверь открывалась вовнутрь. Я налегла изо всех сил — упёрлась передними лапами, лбом и ввалилась в хорошо протопленную комнату.

Уже потом, прильнув к изразцовой стенке и впитывая, впитывая всем существом восхитительное тепло, я вдруг подумала, что чёрная пыль, слетевшая с пальцев старухи, была подозрительно похожа на Дыхание Небыли, в которой осталось заперто моё человеческое тело.

Полночи я силилась добраться до неё, движимая то страхом, то злостью, то отчаянием, снова и снова — пока не выдохлась. Свернулась под одеялом и даже заплакать не смогла. У кошек не бывает слёз.

Разбудил меня громкий стук и голос Майры: