— Карин, ты спишь? — дверь дёрнули. — Ты чего заперлась? Вставай! У нас работы полно!

В глубине души я надеялась, что усну кошкой, а проснусь человеком и окажется, что вчерашнее мне пригрезилось. Но — нет. Хвост, усы и шерсть никуда не делись. Или меня слишком рано вырвали из мира снов? Не зря же голова пуд весит, а глаза не открываются. Может, стоит вернуться в уютное забытьё и подождать?..

— Карин! — Майра продолжала колотить в дверь. — Что за шутки?

Ох, вдруг ей надоест, и она уйдёт?!

Я вылетела из-под одеяла, как укушенная, и во всё горло завопила:

— Мия-а-а-а-а-у-у!

— С ума сошла! — взвилась Майра.

За окном светало, а у нас давно условлено, что обращаюсь я только в тёмное время. Соседи думают, у Эльсов живёт кошка Ночка, которая гуляет под луной, а днём отсыпается за печью.

— Прекращай балаган! Мама с тебя шкуру спустит!

Я кричала и скреблась в дверь изо всех сил, наплевав на саднящие когти и ободранные подушечки лап, и Майра наконец сообразила:

— Ты что, не можешь стать человеком? Свяна милостивая!.. Подожди, сейчас маму позову!

Мама сперва долго бранила меня срывающимся голосом, потом хотела ломать дверь — заперто-то изнутри на задвижку. Но Майра спросила, не смогу ли я выйти, как вошла, через балкон («Мяукни, если да!»), и побежала отпирать заднюю дверь.

Дальше — каменный пол кухни вместо листа бумаги, печная зола вместо карандаша… Я давно забыла, как в детстве училась писать и как трудно рука привыкала выводить верные палочки и закорючки. Кошачья лапа для этого приспособлена ещё хуже. Но с восьмой, кажется, попытки мне удалось изобразить что-то похожее на «Льет».

— Кавалер Льет?! — у мамы кровь отлила от щёк. — Он знает, что ты оборотень?

Он, может, и нет. А вот старуха…

«Ведьма при нём», кое-как накалякала я.

— Что за ведьма? Агда? Нет, не Агда! Конечно, нет… — мама никак не могла справиться с паникой. — Она… знает, кто ты?

Я покачала головой. Хотя поди её разбери, эту дазскую ворожею. Вдруг она умеет заглядывать в Небыль — и видела там моё человеческое тело?

Хотелось верить, что мама сообразит, как его вернуть. Она была оборотнем на десять лет дольше меня. Может, бабушка ей что-нибудь рассказывала.

Но мама понуро опустилась на табурет у печи. Трещали дрова, за решёткой заслонки жарко краснели угли, по полутёмной кухне, не успевшей толком прогреться, плыл запах сосновой смолы. А мама сжимала руки и шёпотом перебирала имена богов, словно не могла решить, к кому воззвать.

— Льеты скоро придут, — напомнила Майра.

Мама вскочила с явным облегчением.

— Карин! Жди здесь. Нам надо подготовиться. Платье из зала вчера так и не убрали!

Я кинулась ей под ноги, вынуждая остановиться. Потом сунула лапу в совок с золой и торопливо написала слово «Обман».

Объяснять, что задумали наши несостоявшиеся заказчики, пришлось долго.

Майра задохнулась от негодования, у мамы гневно засверкали глаза. Куда подевались вялость и безволие.

— Так! Давай-ка спрячем платье. Скажем, вчера после них приходили, купили готовое за пять… нет, шесть тысяч марок! Не обессудьте, благородные господа, задатка вы не оставили, мы вам ничем не обязаны.

— Мама, — Майра нерешительно тронула её за рукав. — Может, лучше сторгуемся? Отдадим им платье, пусть расколдуют Карин.

Мама повернула к ней голову — резко, как хищная птица:

— Только не вздумай первой предлагать! Если это их рук дело, если они знают, то сами заведут разговор. А если нет… Ты представляешь, что будет, если станет известно, что мы укрываем оборотня?

Меня сдадут жандармам, вызовут секача… или станут использовать в грязных делишках. Говорят, такое бывает: оборотней принуждают шпионить для короны, если раньше не приберут к рукам богатые интриганы или бандитские главари.