— Куда мы едем, Саид? — Слова шейха казались странными и вызывали беспокойство.

— Скоро ты все узнаешь, Ясин. Скоро.

В салоне вновь повисло тягостное молчание. Откинувшись на спинку кресла, Саид перебирал в ладони четки и, глядя в окно, явно не замечал проносящихся мимо однообразных пейзажей.

Адам же был в корне не согласен со словами Саида, и молча принимать удары судьбы, даже не пытаясь повернуть ее в нужном ему направлении, он, конечно, не собирался. Вот только доказывать это Саиду, а тем более спорить с ним, было бесполезно.

Дорога становилась все хуже. Автомобиль то и дело бросало из стороны в сторону. Кондиционер внутри с трудом справлялся с раскаленным воздухом снаружи. Бездушная выжженная солнцем земля Дезирии все чаще сменялась за окном внедорожника смертоносными песками Блароха.

Когда вереница машин остановилась, чтобы водители могли сбавить давление в шинах, Адам догадался, что поедут они в самое сердце пустыни, но зачем, все еще не мог понять.

Дюна за дюной, бархан за барханом удалялись они от цивилизации. Любой другой давно бы уже сбился с пути, затерявшись в безжалостных песках Блароха, но люди Саида держали строгий курс, да и сами выглядели уверенно и бесстрашно, словно не бороздили смертельно опасную пустыню, а следовали вполне привычному для них маршруту.

Несколько часов рассекали внедорожники Саида жгучие пески Блароха, лишь изредка останавливаясь, чтобы не дать своим железным коням закипеть. Когда солнце встало в зените, они остановились в очередной раз, но уже не посреди бесплодной пустыни, а в небольшом поселении бедуинов, где возле крайнего шатра их поджидал старец, держа в руках упряжь с тремя верблюдами.

— Дальше — верхом, — только и сказал Саид и вышел из салона внедорожника.

Адам поспешил вслед за ним. Горячий, раскаленный воздух ударил ему в лицо, обжигая легкие после прохладного салона автомобиля. Но интерес подгонял его не отставать от Саида. Своим молчанием и тщательно продуманным продвижением к цели он сумел подогреть любопытство Адама.

Старик с недоверием окинул взглядом молодого эмира, но все же вывел навстречу одного из верблюдов.

— Вести к ней чужака — гиблое дело, — рявкнул он, обращаясь к Саиду.

— Не твое дело, Юсуф!

— Не мое, верно, — опустив голову, проворчал старик. — Верблюдов жалко: зазря по пеклу страдать будут. Да и тебя, дурака, тоже.

Взгляд Адама моментально обратился к Саиду, предвкушая его бешеную реакцию на оскорбление: за такие слова можно было запросто лишиться языка, а то и жизни. Но Аль-Наджах смог несказанно удивить.

— Юсуф, поехали уже, — улыбнувшись, ответил Саид. — Да заката нужно успеть вернуться. Ночевать в твоем клоповнике я давно зарекся.

— Поехали, Саид, поехали, — хлопая эмира по плечу и улавливая ошарашенный взгляд Адама на себе, согласился старец.

Втроем, медленно раскачиваясь, верхом на верблюдах мужчины все дальше и дальше отдалялись от бедуинского поселения, приближаясь к неизвестности.

Постепенно сознание Адама начинало плавиться, а картинка перед глазами становилась мутной: сказывался недостаток сна, а также не подходящая для пустыни одежда и дикая жажда, мучившая эмира несколько часов сряду. Казалось, еще минута, еще бархан, и силы навсегда покинут его тело. Голоса, странные, протяжные, то ли чужие, то ли Саида и Юсуфа, эхом отдавались в голове, совершенно не откладываясь в ней.

Когда и как перед глазами Адама выросла гора, окруженная зелеными насаждениями, и была ли она на самом деле, понять он не мог. Как спустился на землю, как ощутил прохладное свежее дуновение ветра, как губ его коснулась живительная влага — все пронеслось мимо, отдельными фрагментами отпечатываясь в голове. Как и уродливая, полностью слепая старуха, костлявыми пальцами касающаяся его руки и что-то бормочущая себе под нос скрипучим, противным голосом