Янин всё пропускала через себя — всегда была чересчур эмоциональной по меркам остальных воспитанников, вдобавок на состояние накладывались ощущения Инно, он тоже переживал что-то важное, и ей казалось, мысли брата созвучны тому, что происходило в её жизни сейчас. Груз терзающих душу сомнений, щепотка разочарования и растущий внутренний протест.
Да, Янин была разочарована, осознав, что высшего разума в Конкордии на самом деле не существует. Во всяком случае, в провозглашённой властями форме. Причиной неравноправия можно было назвать данные каждому человеку при рождении способности — то есть восприимчивость к Знанию. К примеру, Инно не суждено было иметь детей, он мог в будущем выполнять лишь примитивные функции на обеспечивавших город заводах, поскольку его ИВЗ был низок, а Янин должна была стать хранителем Знания, но даже в случае рождения детей ей не позволят с ними общаться. В Конкордии основа всего — система, придуманная людьми, не только объединяющая разумы большинства, но и разделяющая, создающая бездонную пропасть между каждым её гражданином.
Именно такое ощущение у Янин возникло, когда директор Айнес в очередной раз ответила отказом на просьбу о встрече с братом.
— Янин, милая, это может повлиять на твоё эмоциональное состояние, — покачала головой она. — Перевод воспитанника в Центр — большая гордость для нашего интерната. Инно не поймёт твоей радости сейчас, в тех условиях, в которых он находится…
Продолжение монолога Янин уже не слышала — глаза застилали слёзы, а в висках марш отбивала мысль: она никогда больше не увидит брата. И это было важнее всей Конкордии вместе взятой. Знание в том виде, в котором оно сейчас ей открылось, казалось враждебным, чужим и искусственным. Даже если в их мире всем правил всеобъемлющий коллективный разум, он был беспощаден к тем песчинкам, что являлись его частью…
Теперь занятия с Янин проводили специалисты из Центра — оставаясь в своей комнате, она получала массу информации о величии Знания. Все истории казались гладким, ровными и действительно рассказывали о том, как люди шли к совершенному миру без дефицита и войн после глобальной катастрофы. Но Янин с каждым просмотренным на проекционной панели фильмом всё больше понимала, что, во-первых, не готова принести себя в жертву, а во-вторых — её согласие для этого никому не требовалось.
Внутри закипало — от несправедливости, от тревоги за брата, которому, как ей казалось, грозила опасность. Внешне Янин выглядела спокойной, останавливала себя, не давая усилиться панике, мозг непрерывно просчитывал тысячи вариантов, чтобы встретиться с Инно — и каждый был изначально обречён на провал. Она не знала, сможет ли по своему пропуску сесть на поезд до Северного города, даже не представляла, где находится школа…
Однажды вечером отчаяние Янин достигло апогея — чувствовала буквально физическую боль, катаясь по кровати в позе эмбриона, слёзы градом катились из глаз от боли в животе. Наконец взяв себя в руки, она поднялась и покинула комнату в поисках Виссы — хотелось, чтобы именно эта наставница проводила до лазарета.
— Это нервное, такое редко, но случается, — сказала та после экспресс-сканирования Янин, не выявившего никаких проблем со здоровьем. — Можно сделать инъекцию успокоительного.
— Нет, спасибо. — Янин соскользнула с кушетки и в два шага оказалась у выхода.
План побега родился этой же ночью — острое беспокойство ушло, уступив место чётким мыслям. Теперь не было и страха — Янин должна была увидеть Инно, чего бы ей это ни стоило. С каждой минутой росла уверенность, что брату есть что рассказать и только вместе у них получится найти выход из лабиринта, созданного сложным мироустройством Конкордии.