Полежать спокойно не дала назойливая муха – она закружилась над моим лицом, а потом села прямо на лоб, противно щекоча лапками. Замахала руками, отгоняя её, и пробормотала известное стихотворение «нашего всего»:

- Ох, лето красное! любил бы я тебя,

Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи.

Ты, все душевные способности губя,

Нас мучишь; как поля, мы страждем от засухи;

Лишь как бы напоить да освежить себя –

Иной в нас мысли нет…

Дождь полил сильнее, весело ударив каплями по листьям старого платана, под которым мы с Ветрувией укрывались, и синьора Ческа разразилась новыми проклятиями по поводу упущенной выгоды. Я с кряхтеньем пошевелилась и легла так, чтобы дождь лился на лицо, и закрыла глаза, наслаждаясь. Как мало надо человеку для счастья, после того, как его отлупили, заперли, потом снова отлупили, а потом заставили работать в жару и у огня…

- Вечером можем сходить на озеро, искупаться, - предложила Ветрувия.

- Отличная идея!.. – сразу ожила я, и даже плечи перестали болеть.

Если я попала в этот мир через озеро, то, может, и обратно смогу вернуться тем же путём? Найти какой-нибудь мост и сигануть с него головой вниз… Ой, нет. Что-то это как-то слишком рискованно.

- Сейчас же! Купаться они пойдут! – рявкнула над нашими головами синьора Ческа, и мы с Ветрувией подскочили, переползая под ствол дерева, словно он мог нас укрыть. – Дома сидеть будете! Под замком! – пригрозила нам синьора, показав крепкий кулак. – И только попробуйте сбежать, лентяйки! Что разлеглись?! Ну и что, что дождь! Быстро перебирать апельсины! Гнилые в корзины, остальные – в кучи. Завтра доварим… - она посмотрела на небо, погрозила кулаком и ему, и, тяжело ступая, направилась в сарай, где суетился Пинуччо.

Остаток дня пришлось перебирать апельсины. Эта работа была не в пример легче, но гораздо противнее. Часть апельсинов сгнила до противной коричневой кашицы, и у меня все руки были вымазаны по локоть. У Ветрувии, Миммо и Жутти – тоже, но никто из них и не подумал помыться перед ужином.

Хотя, ужин тут был чисто символический – за грубым столом, вкопанным прямо в саду, расселось всё семейство, и синьора Ческа положила перед каждым ломоть серого хлеба и кусок сыра размером с ладонь. Посредине стояло блюдо с маринованными оливками и пучками свежей зелени, а ещё – миска с варёными яйцами.

Удивительно, но такой простой ужин показался мне кулинарным шедевром. Я уплела и хлеб с сыром, и варёное яйцо, и с аппетитом закусила оливками, не забыв про зелень. Чая, конечно, никто не предложил, но я вскипятила воду на жаровне и заварила апельсиновую корочку.

- Зачем ты это пьёшь? – с любопытством спросила Ветрувия, наблюдая, как я потягиваю свой «чай» из оловянной кружки, которую до этого три раза ополоснула колодезной водой.

- Так полезнее, - коротко ответила я.

- Раньше ты так не делала, - заметила женщина.

- Всё когда-то бывает впервые, - уклончиво ответила я.

После ужина полагалось отдыхать, но не нам с Ветрувией. Под присмотром синьоры Чески мы перемыли чашки и ложки, выскоблили стол, и только потом нам было разрешено умыться и отправиться по комнатам.

Вода в колодце была ледяная, но у меня уже не было сил, чтобы её согреть. Да и мыться не было сил. Я только ополоснула лицо, руки до локтя и ноги до колена. Так себе водные процедуры. Но остальные и об этом не позаботились. Видимо, в этой семье чистота не приветствовалась.

Когда я зашла в свою комнату, там было полутемно – сумеречный вечерний свет только-только проникал через небольшое окошко под потолком. Я села на краешек кровати, посмотрела на подушку с коричневой наволочкой – то ли такого цвета она была от природы, то ли от грязи… Подумала и положила на подушку сверху свою кофту. Кофта была, всё-таки, почище.