- Благодарю, - рассеянно сказала я, пытаясь запомнить по именам и родственным связям всё это странное семейство.

Уехать из Милана в это захолустье и надеяться, что заработаешь много денег? На чем? На варенье?

Я невольно оглянулась на тётушку Эа, которая снова задремала в своём кресле, совершенно забыв про жаровню и таз на ней.

- Варенье – это так доходно? – спросила я, когда мы с Ветрувией уже заходили во флигель.

- Ну-у… - замялась она, взяв меня за руку и ведя в конец коридора, в котором справа и слева были двери, - в Милане – да. Но Джианне зачем-то уехал сюда. Здесь одна голотьба… - тут женщина вздохнула. – Никто толком не заплатит… И тут так скучно…

- В Милане веселее, - согласилась я.

- Ты вспомнила?! – она резко обернулась ко мне, широко распахнув глаза.

- Немножко, только что в Милане весело. Мне там нравилось.

- Ты же не была в Милане, - возразила Ветрувия. – Джианне познакомился с тобой в Локарно, когда ты вместе с бродячей труппой путешествовала… А я вышла замуж за Пинуччо в Милане. Там у нас был большой дом. Правда, на три семьи… Но зато жалованье платили каждый месяц. У твоего мужа даже золото водилось. Но после его смерти матушка ничего не нашла. Наверное, он положил всё в банк. Приедет адвокат и всё расскажет. Хотя, всё равно твой муж оставил деньги матери. Против неё никто слова сказать не осмеливается. И ты помалкивай, если не хочешь неприятностей. И слушайся меня. Ведь мы подруги.

- Подруги, - я с признательностью пожала Ветрувии руку. – Только ты мне подсказывай, как себя вести. А то меня точно в сумасшедший дом упекут.

- Не надо в сумасшедший дом! – перепугалась она. – Молчи и слушайся меня, и всё будет хорошо. Пойдём, я тебя одену. Где ты раздобыла эти тряпки? У цыган, что ли выменяла?

- Не помню, наверное, - ответила я.

В самой дальней комнате, куда мы зашли, стояла грубо сколоченная кровать, застланная шерстяным пледом, пара табуреток и колченогий стол, на котором я увидела небольшое засиженное мухами зеркальце, глиняную большую чашку и глиняный кувшин. Возле стены – сундук. В целом – убогость, пыль и даже грязь. Неприятное жилище.

Ветрувия пояснила, что это – наша с Джианне комната, открыла сундук и достала длинную рубашку из некрашеного полотна, синюю кофту с широкими рукавами и синий корсаж на шнуровке. Ещё к этому полагалась тёмно-синяя юбка с тесёмкой, завязывающейся на талии, фартук и ещё кусок некрашеного полотна, чтобы намотать на голову.

Такое количество одежды меня озадачило. Носить по три одёжки в такую жару?!. Но Ветрувия ловко сняла с меня джинсы и майку, вытаращилась на моё нижнее бельё – легкомысленное красное, в кружавчиках, и набросила мне на голову рубашку.

Рубашка оказалась длинной – я сразу наступила на подол, но Ветрувия точно так же набросила на меня юбку, помогла затянуть тесёмки на талии, и рубашка чуть укоротилась. По крайней мере, теперь можно было ходить и не наступать на её край. Потом наступила очередь кофты, рукава на ней тоже затягивались тесемками, как и рукава рубашки, только немного повыше. И ещё пришлось надеть корсаж – из нескольких слоёв прошитой ткани, со шнуровкой впереди. Мне корсаж был не нужен – у меня грудь прекрасно держал лифчик, но Ветрувия сказала, что так положено, и сама затянула на мне шнуровку так, что дышать стало трудно.

Кусок полотна она намотала мне вокруг головы, сделав что-то вроде тюрбана, и пообещала:

- Так не будет жарко.

В этом я очень сомневалась, но решила не спорить и припрятала джинсы и майку под подушку. Снимать свои удобные кроссовки я отказалась, но Ветрувия и не настаивала, потому что переобувать меня было не во что. Оказывается, у моей предшественницы была всего одна пара туфель. В них-то она и пропала.