- А если он её видел вместе с Джианне? – предположил Пинуччо. – Вы с ней, Жутти, совсем не похожи.

Теперь на меня с ненавистью посмотрела и девица Жутти, а я поняла, что если сейчас что-то не предприму, то точно пропаду в каком-то погребе.

- Конечно, он меня видел! – крикнула я, уже не пытаясь вырваться, потому что каждая попытка была неудачной, и всякий раз я получала крепкого пинка от Миммо.

И пинала она совсем не мимо.

- Так ты всё знала, - угрожающе начала синьора Ческа.

- Мама, наставите ей синяков, адвокату это не понравится, - быстро произнёс Пинуччо.

- А мы так наставим, что адвокат не увидит, - пообещала «матушка» и приказала: - Тащите её домой, девочки. Там поговорим.

Возле дома с синей черепичной крышей мы оказались минут через десять быстрого шага. Оставалось только гадать, каким образом я умудрилась заблудиться здесь в трёх грушевых деревьях и проплутать несколько часов.

Хотя, синьора Ческа вела нас не через сад, а по самой его кромке, по тропинке, огибавшей сад за плетёной оградой.

Почему я не заметила эту тропинку раньше? Уже бы сбежала. Только… куда мне бежать? В 1430 году меня точно никто не ждал.

Но если я попала в это проклятое место, значит, есть шанс попасть из него обратно в нормальный мир. Надо только понять – как. А для этого надо, как минимум, остаться в живых рядом с такой особой, как синьора Ческа.

- Матушка, - позвала я умирающим голосом, - простите меня, очень вас прошу.

Синьора резко обернулась и уставилась на меня, подозрительно щуря глаза. Миммо и Жутти тоже остановились, продолжая, тем не менее, крепко меня держать.

- В голове что-то помутилось, - объяснила я и пару раз шмыгнула носом для достоверности. – Как подумаю, что мой дорогой Джианне больше не с нами, всё в глазах темнеет. И я понятия не имею ни про какое завещание… Джианне это всё сделал, я и не знала, что он задумал. Он сказал, что так надо… Если бы я знала, что это важно, сразу бы вам рассказала. Честно.

Не знаю, у кого был более потрясённый вид – у девиц, державших меня, у Ветрувии или у мужчины в соломенной шляпе, но у них у всех попросту отвисли челюсти.

- Не знала, говоришь? – после недолгого молчания переспросила синьора Ческа. – Ну-ну, посмотрим. Если соврала – забудешь, как ложку держать. Иди, переодевайся. Вырядилась, как продажная женщина! Где только нашла эти тряпки! Сними немедленно!

- Обязательно, матушка, - заверила я её. – Пусть только Ветрувия меня проводит… Мне нехорошо, голова до сих пор кружится…

- Мама, она врёт, - громким шёпотом сказала Миммо.

- Пусть врёт, - огрызнулась синьора мама. – Главное, чтобы сидела тихо, как мышь. Труви! – окликнула она Ветрувию, и та услужливо засеменила вперёд, втягивая голову в плечи, как испуганная мышь. – Проводи её в дом, пусть переоденется. А то людей пугает. И чтобы без глупостей!

- Да, матушка, - Ветрувия ещё сильнее втянула голову в плечи и потупилась, а Миммо и Жутти нехотя отпустили меня.

- Идём, дорогая Труви, - сказала я, взяв Ветрувию за руку, и сама повела к дому.

Когда мы оказались на лужайке перед домом с мезонином, я увидела в тени под деревьями женщину лет пятидесяти. Она сидела в кресле-качалке, уютно сунув руки под мышки, и мирно клевала носом.

Перед ней прямо на траве стояла трёхногая жаровня, в которой так же мирно и тихо плясали язычки пламени, а на жаровне стоял медный таз, из которого торчала позабытая ложка. К сладковатому запаху цитрусов примешивался стойкий запах гари, который всё усиливался.

- Тётушка Эа! – завопила Ветрувия, и я вздрогнула от неожиданности. – У вас опять варенье горит!