Тут я впервые задумалась, что же могло случиться с настоящей Аполлинарией. Ветрувия рассказала, что я (она) упала в реку. И что произошло дальше? Утонула? Или вылезла на берег и вот-вот явится домой? И что тогда делать мне?..

Но подумать об этом мне не удалось, потому что флигель так и затрясся от громогласного вопля синьоры Чески:

- Труви! Апо! Вы где, лентяйки? Живо работать!

- Лучше поторопимся, - сказала Ветрувия, втягивая голову в плечи, будто даже голос синьоры Чески мог влепить подзатыльник. – Матушка ждать не любит.

Мы вышли из флигеля и вернулись на поляну, где нас уже ждали зажжённые жаровни и медные тазы на них.

Синьора Ческа огромным тесаком методично рубила апельсины прямо с кожурой, крошево ссыпалось в тазы, и все мы – я, тётушка Эа, Труви, Миммо и Жутти вооружились длинными деревянными ложками и начали мешать апельсиновую массу.

Уже через десять минут у меня заболело плечо. Я переложила ложку в левую руку, но через пять минут снова взяла ложку в правую. Синьора Ческа бросила на меня мрачный и подозрительный взгляд, обозвала неженкой и занялась новой партией апельсинов, которые притащил ей Пинуччо.

Солнце припекало, жаровня раскалилась, апельсины в тазу булькали – было нестерпимо жарко, и страшно хотелось пить. Но никто не жаловался, все методично орудовали ложками, и мне ничего не оставалось, как тоже месить и помалкивать.

Через полчаса обе руки у меня уже отваливались, через час я готова была упасть в обморок, обливаясь потом.

Тут на моё счастье Пинуччо притащил огромный кувшин с водой и одну щербатую кружку на всех. Первой напилась синьора Ческа, потом её доченьки пили долго и жадно, выхватывая друг у друга кружку. Потом кружку передали тётушке Эа, и когда очередь дошла до меня, то я так и не смогла сделать хотя бы глоток.

- Вода кипяченая? – спросила я, поглядев в кувшин, где плавали какие-то соринки и травинки.

На меня посмотрели, как на сумасшедшую, и больше вопросов я не задавала. Пить тоже не стала, хотя очень хотелось. Вместо этого я умылась и ополоснула запястья, чтобы хоть немного охладиться. Потом передала кружку Ветрувии. Она, в отличие от меня, не побрезговала и от души напилась, вытерев потное лицо ладонью. На щеках остались грязные потёки, но Ветрувия спокойно вернулась к своему тазу, взяла ложку и продолжила мешать.

- А ты руки помыть не хочешь? – спросила я тихонько.

- Зачем? – искренне изумилась она, энергично орудуя ложкой.

В это время я увидела, как синьора Ческа подошла к тазу, над которым трудилась Жутти, отобрала у неё ложку, подула, облизнула, почмокала губами и вернула ложку дочери, коротко приказав подкинуть щепок и мешать получше.

Про себя я решила, что никогда не стану пробовать это варенье. А если тут ещё и кормят с такой же антисанитарией…

Как же мне поскорее вернуться обратно?

Мне стало тоскливо, одиноко, плечи ныли от однообразных движений с усилием, поясница уже раскалывалась... Вода немного освежила, но хотелось в тенёк, в ванну, даже в озеро – на худой конец.

На моё счастье небо вдруг нахмурилось, набежали облака, и заморосил дождь. Работа была тут же остановлена, тазы унесены в сарай, жаровни зашипели потухающими углями, а синьора Ческа принялась ругать прохудившееся небо, на чем свет стоит.

Мы с Ветрувией без сил свалились под деревьями, на траву. Я легла на спине, раскинув руки, и с наслаждением чувствовала, как редкие капельки дождя падают на лицо, пробиваясь сквозь листву.

- Хоть бы сейчас дождь на целый день, - тихонько сказала Ветрувия.

- Угу, - ответила я, понимая, что не смогу встать, даже если синьора Ческа с доченьками начнут месить меня, как то варенье.