– Знаешь ли ты, о Мехмед-ага, сколько сапог я стер до дыр на пыльных дорогах богом забытых мест? Сколько проклятий и даже камней летело мне в спину? А ведь я собирал эти деньги не для себя – это деньги султана. Но змееязыкие и собакоголовые плодятся везде, как подорожник, а у меня как видишь, ни жены, ни потомства. И даже маленькие удовольствия, которые я себе иногда позволяю, заканчиваются для меня разорением и идут на благо Джафару, чтобы хвостатый его поцеловал! О каких весах ты говоришь? – Фарук в сердцах плюнул на пол.

– Будь добр, не плюй на палубу этого скромного корабля, капитаном которого я по воле Всевышнего являюсь, – наклонив голову, произнес тюрбаноносец. – Иначе мне придется тобой лично вытереть всё это. А ты, я боюсь, не оценишь работы весовщика и обратишь внимание только на тумаки, которые тебе достанутся.

Недовольно поморщившись, Фарук поднялся с места и, по дороге шаркнув сапогом, затер место, куда попал его плевок. После этого, заранее изогнув шею, словно нелепый гусак, начал медленно подходить к проему, ведущему в трюм.

Мехмет-ага покачал головой и уже собирался что-то сказать, по всей видимости комментируя неприличное в любом случае любопытство Фарука, когда буквально вылезшие из орбит глаза сборщика налогов дали ему понять, что в трюме происходит нечто неординарное.

Выпятив глаза еще больше, Фарук нагнулся вперед и вдобавок еще и рот открыл.

И в ту же секунду воздух прорезал совершенно нечеловеческий визг.

3. Глава 3

Однажды Мехмеду-аге пришлось присутствовать на убийстве свиньи по поводу религиозного праздника у неверных. Так вот, свинья, которой неудачно засунули нож под лопатку, не убив её, визжала точно так же.

Рывком взлетев на ноги и недоумевая по поводу неизвестно откуда взявшейся на правоверном корабле свиньи, Мехмед-ага ринулся к сходням, соединявшим палубу с трюмом.

Картина, открывшаяся ему, могла поставить в недоумение кого угодно. Привязанная к гребным скамейкам голая наложница, стоящая на четвереньках, была покрыта блестевшим в свете тусклого фонаря слоем ярко красной крови.

Но кричала не она. Один из слуг Джафара пригибал её голову к земле, другой же суетился рядом с лежащим на полу в распахнутом халате Джафаром. Крик, перешедший в истерические стоны, издавал именно он, зажав лицо окровавленными ладонями.

Мехмед-ага случайно оглядевший оголенное тело толстого Джафара, в очередной раз удивился противности его. Словно огромная жирная обезьяна, Джафар был покрыт мелкой шерстью, которая в сочетании со свежей кровью выглядела как нечто глазом непереносимое.

Одернув халат на стонущем Джафаре и скрыв немного его омерзительную наготу, Мехмед-ага крикнул, обращаясь ко всем сразу.

– Что тут, нечистый вас побери, происходит?

– Аааа… – стонал Джафар, не отводя от лица покрытые кровью ладони. – Мммм…

Нубийцы толком ответить не могли, только в ужасе переводили взгляд с капитана на своего поверженного хозяина. Толку от них было мало.

– Ну же, Джафар! – настаивал капитан. – Что? Что такое?

– Лицо! – проорал сквозь залитые, как у мясника, кровью руки Джафар. – Она откусила мне лицо!!

Мехмет опешил, но профессиональная выучка взяла верх. Бросив быстрый взгляд на рабыню и не увидев ничего сверхъестественного, он присел на корточки рядом с извивающимся Джафаром.

– Говори толком! – настаивал он, пытаясь отвести от бородатого лица блестящие и скользкие руки.

– Мое лицо! О… – стонал краснобородый.

Впрочем, красным было все вокруг.

Наконец, руки визжащего удалось развести и капитан, нахмурившись и цепко вглядываясь, оценил ситуацию.