Потому и отправился на службу в соседнюю губернию, где работы – выше крыши. Какой толк сидеть и в без того благополучных краях? Вовек практики не наработаешь. Так рассуждал он сам, так думали его товарищи по ремеслу, с которыми он оканчивал учёбу.

Правда, к чёрту на кулички ради того, чтобы присутствовать на сложных родах, никто из них всё равно не поехал бы. Можно подумать, без этого забот у земских врачей да фельдшеров мало. Ну, помрёт баба – отпоют да закопают. Невелика беда, мужик через год уже женится на другой. Некогда в деревне горевать – то косьба, то сбор урожая, то иные заботы.

Но Ивану было очень жалко тощую конопатую Катерину, так походившую на Агашку, дочку его няньки. Несчастная умерла в родах, и он, тогда сопливый малец, на всю жизнь запомнил, как выла от горя старая Красиха. И ощущение собственного бессилия тоже отложилось в голове накрепко.

Потому и отправился выручать из беды растерянную и напуганную бабёнку. Хотя бы поприсутствовать на родах. Муж у неё хороший, служил истопником при здешнем госпитале и пользу от докторов видел собственными глазами. Вдобавок жену трепетно любит, что для деревни вовсе удивительное дело. Потому и бухнулся Ивану в ноги пару недель назад.

– Выручайте, батюшка, двойню ждём, а Катенька моя худа шибко, мать бает – может не родить сама… Как бы счастье-то наше бедой не обернулось! Ишшо боюсь, что бабка-повитуха опоит её чем хмельным да начнёт живот мять и давить. Дети, если выживут, калеками останутся…

Вот и поехал так далеко. Но, памятуя о разбойниках, взял с собой револьвер системы Кольта, доставшийся в наследство от дядьки-офицера, участвовавшего в Крымской войне. Хорошая вещица – можно пригрозить лихим людям, на которых его сочувствие не распространялось. А понадобится – и на месте положить. Шести зарядов как раз хватит, если в грудину бить.

До речки Рачихи ехалось легко. Кобылка Ласка шла ровно, словно иноходец на столичных скачках. День радовал погодой, солнце, медленно ползшее по небосклону, разукрасило его сусальным золотом, будто купол храма, у которого вместо стен сосны да ели такой высоты, что макушек с земли не разглядеть. Эх, до чего ж хорошо! Иван дышал полной грудью, чувствуя, как проясняется в голове от круговерти забот да хлопот, и даже досада на самого себя – так и не напомнил Тимофеихе, чтобы велела мужикам починить плетень у избы, где он принимал посетителей! – не портила настроения.

Когда брели через реку, лошадь посередине вдруг взвизгнула и заплясала на месте, едва не уронив поклажу. С трудом выведя её на противоположный берег, по которому дорога шла дальше, Иван с неприятным удивлением обнаружил на передней ноге Ласки свежую рану. То ли зацепилась за что-то в реке, то ли рыбина какая тяпнула. Невольно поёжился – хорошо, что самому не досталось.

Как мог успокоил напуганное животное, наложил на больное место повязку, да без толку – Ласка то и дело жалобно кряхтела, припадая на правую ногу. Ехать на ней сейчас значило угробить кобылу окончательно. А так худо-бедно ковыляет сама, и спасибо, что саквояж со склянками да инструментом везёт.

И, как назло, ни одной деревни впереди до самой Николаевки, негде попросить свежую лошадь. Оставалось надеяться, что несчастная баба без него рожать не начнёт, и поспешать на своих двоих. Если поторопится за сегодня, то к утру будет на месте даже с учётом ночёвки где-нибудь в полях по пути. Возвращаться-то назад точно не с руки – день лишний потратит, а то и полтора.

– Надеюсь, волки нас с тобой не сожрут, Ласонька, – потрепал он кобылку по ушам. Та меленько тряслась под его ладонью. – Понимаю, что больно, моя хорошая, но надо идти.