Теперь все другое. Теперь – я записана. Как произведение искусства в журнал. Как экспонат.

От этого хочется кричать. Быть живой. Настоящей. Способной сделать выбор.

Но стоит закрыть глаза, и в голове только он. Голос. Глаза. Слова: «Это не твоя роль – спрашивать».

Я подхожу к зеркалу. Смотрю не себя и говорю вслух:

– Тогда какая у меня роль?

Ответа нет. Только отражение. Сломанной. Живой. Готовой… все равно ждать.

Я еще не знаю, что завтра кое-что изменится.

Утро пахнет свежей бумагой, кофе и тревогой. Я просыпаюсь раньше будильника, будто не от звука, а от странного ощущения. Словно на тонком стекле начались невидимые трещины. И я та, что стоит на нем босиком.

Работа зовет. Я еду в галерею, как обычно. Сумка, телефон, блокнот. Открываю двери, приветствую охранника, киваю смотрителям. Все, как всегда. Только внутри… все не так.

Я сижу в офисе, просматриваю план экспозиции, когда приходит сообщение от куратора:

«Инга, через час экскурсия для группы возможных инвесторов. Руководство просит провести мини-тур. Без лишнего, просто аккуратно и элегантно. Держи лицо».

Я вздыхаю. Конечно. Когда еще, как не после бессонной ночи и ощущения, будто тебя разорвали и собрали заново.

В полдень приходят потенциальные инвесторы. Мужчины и женщины в дорогих костюмах, с приглушенными голосами и внимательными взглядами. Один из них выделяется сразу – из-за осанки, походки и какого-то невероятного внутреннего света. Азиат. Высокий. Прекрасно одет: темно-серый костюм с почти незаметным бордовым узором. Тонкие запястья и длинные пальцы. Его волосы темные, чуть волнистые, уложены с легкой небрежностью. Глаза теплые, смеющиеся, с едва заметной иронией, будто он всегда в курсе какого-то шутливого секрета.

Он замечает меня первым.

– Госпожа Смирнова Инга? – спрашивает, произнося мое имя почти без акцента, но с музыкальной интонацией.

– Да. Добро пожаловать. – Я протягиваю руку, и он слегка касается моей ладони. Его пальцы прохладные и точные, как у пианиста.

– Меня зовут Сон Джинхо. Вы потрясающе подходите этому пространству. Как будто сами часть экспозиции.

Я улыбаюсь. Автоматически. Я умею быть вежливой, умею держать маску. Но его слова все равно проникают куда-то под кожу. Это явно флирт. Умный, красивый и не навязчивый. Он идет рядом, чуть ближе, чем требуется, но не нарушает границ. Просто говорит:

– А вы верите, что предметы помнят прикосновения?

Я сбиваюсь на полшага.

– Да, – отвечаю. – Особенно если прикосновение было настоящим.

– Тогда… вы сами – реликвия? Или куратор?

Сон Джинхо улыбается, и я смеюсь – звонко, чуть выше обычного. Нервно.

– Я всего лишь проводник. Между вещами и людьми.

– Красиво сказано. А вы всегда так красиво говорите?

– Только когда меня слушают.

Он смеется. У него легкий приятный смех. Тепло скользящий, как очень дорогой шелк.

Я веду группу по залам, рассказываю про эпохи, про значения символов, про редкость предметов. Слышу свой голос будто со стороны. Он звучит спокойно, даже изящно. Но внутри… дрожит.

Потому что с каждым взглядом Джинхо, с каждым словом, с ароматом его парфюма я вспоминаю Ли Яна.

И понимаю, как сильно я изменилась.

Раньше я бы флиртовала. Играла бы взглядом, подавалась вперед. Раньше я умела. А теперь… теперь все кажется немного фальшивым. Не потому, что Джинхо плох. Наоборот – он идеальный. Он блестящий, интересный, внимательный. Но… он как витраж. Прекрасный. Сложный. Но есть в нем что-то глянцево-стеклянное. Или просто мне китайцы нравятся больше корейцев?