В толпе засвистели, в налетчиков полетели комья земли и огрызки. Мелкий захныкал, а тощий обернулся и прошелся запоминающим взглядом:

- Ничё, жидовня, еще встретимся! Я вас всех хорошооо запомнил!

- Городовой! – удивленно вздернул брови Меркулов, и тот, словно спохватившись, замахнулся на тощего кулаком:

- Поговори у меня!

- Учить их еще и учить. – устало вздохнул Меркулов, поворачиваясь к губернатору. - Ваше превосходительство, я со всем вниманием и почтением отношусь к вашим рекомендациям, но согласитесь – не могу же я оставить в полицмейстерах человека под эдакими подозрениями?

- Да как вы смеете! – задохнулся полицмейстер. – Этот господин лжет, я его не знаю!

- То есть, как это – не знаете! – заверещал Гунькин. – Я ж вас в ресторацию пригласил, стерляжье ухой угощал, лафитничек[1] поднес, всё честь по чести! Нас и прислуга тамошняя видела!

- Я уверен, все это огромное недоразумение. – губернатор продолжал буравить полицмейстера недобрым взглядом.

- Вполне возможно. Меня несколько беспокоит изобилие недоразумений вокруг Ждана Геннадьевича: то он к отражению набега опоздает, то к возвращению железа появится наоборот… чересчур вовремя. Так что свое решение я оставляю в силе: от должности Ждан Генадьевич отрешен до полного прояснения всех и всяческих недоразумений.

- Ваше превосходительство! – полицмейстер, красный, растерянный, повернулся с губернатору и уставился на него взглядом, одновременно требовательным и молящим. – Да как так-то? Вы ж обещались… - губернатор нахмурился, так что аж ласточкины хвосты его бороды встопорщились, и полицмейстер зачастил. – Я? С Виталийцами? Да еще и с налетчиками? В сговоре? Да я вас… на дуэль! – заорал он, оборачиваясь к Меркулову, и дергая пальцами у пояса, будто норовя схватить эфес отсутствующей сабли.

- Вы, голубчик, не заговаривайтесь! – еще больше нахмурился губернатор. – Если каждый отставленный от должности чиновник будет своего начальника на дуэль вызвать – это ж полный разброд и шатание по всей империи начнется.

- Простите Ждану Геннадьевичу его волнение, ваше превосходительство. – рядом с полицмейстером вдруг встал Лаппо-Данилевский. – Тяжело честному служаке слушать, как его офицерскую честь втаптывают в грязь, а его слово дворянина ничего не стоит перед обвинением каких-то… - он презрительно скривился. – Иноверцев.

- Да я православный! – разгневанно заорал Гунькин.

- А мы и вовсе о господине полицмейстере и слова не сказали. – покачал головой Карпас.

- Вот-вот, - пробормотал каббалист. – Паны дерутся, а у бедных иудеев…

- Чубы трещат? – удивился Пахомов.

- Пейсы летят! Во все стороны!

- Ждан Геннадьевич, как честный служака, должен быть сам заинтересован в проведении тщательного расследования. Ради подтверждения его безупречной репутации и верности присяге. – Меркулов улыбнулся полицмейстеру с поистине акульей приветливостью. - Допросим налетчиков, опросим свидетелей, сличим показания, все чеки, векселя, бумаги тщательно проверим. – с явным удовольствием перечислял он.

Только своим удовольствием – потому как полицмейстер заметно побелел, да и Лаппо-Данилевскому было явственно не по себе.

- Будет ли это расследование беспристрастным? – вдруг высунулся вперед Алешка. – Ведь это вашего сына Ждан Генадьевич изобличил в связи с противуправительственными элементами… и всяческими инородцами. – и Алешка, ничуть не стесняясь, кивнул на Йоэля и Ингвара рядом с Митей.

- Слышь, чё говорят! Наш само-главный полицмейстер жидам продался! – ахнули в жадно прислушивающейся толпе.