В киевских церквах по этому поводу к заутрене колокола заливались малиновым звоном.

С той поры как в Большой дворец въехал Всеволод Ярославич с семьёй и слугами, Ода поселилась в Малом дворце, расположенном близ огромной Десятинной церкви. В Малом же дворце разместились пасынки Оды и её сын Ярослав. Здесь же гостевал и Борис Вячеславич. Все жили в ожидании того дня, когда новый великий князь приступит к распределению княжеских столов.

И вот этот день наступил.

Провожая пасынков на торжественное княжеское собрание, Ода многозначительно намекнула им, что с сего дня Всеволод Ярославич станет меняться на глазах. Мол, не дождутся они от него былого расположения и что всё, сказанное ею в Чернигове той памятной ночью, обернётся для Святославичей печальной явью.

Пасынки отмолчались, не желая ссориться с Одой, к которой они питали самые добрые чувства, несмотря ни на что.

На княжеском собрании Всеволод Ярославич долго говорил о единстве Руси, о законности своей власти над младшими князьями, помянул добрым словом покойного брата Святослава, заявив, что не станет отменять его последние решения. В подтверждение этого Всеволод Ярославич объявил, что он оставляет в Каневе Давыда Игоревича, а сыновей Ланки оставляет в тех уделах, которые им выделил Святослав Ярославич. Вышгород по-прежнему останется за Борисом Вячеславичем.

Однако без изменений всё же не обошлось.

Олега Всеволод Ярославич пожелал вывести с ростовского княжения и отправить во Владимир на польское порубежье. Своего сына Владимира Всеволод Ярославич перевёл из Турова в Смоленск, придав ему ещё и Чернигов. Давыд, к большому своему неудовольствию, лишился новгородского стола и должен был ехать на княжение в Ростов. Глеб же из Переяславля должен был перебраться в Новгород. И только самый младший из Святославичей, Ярослав, сохранил за собой свой прежний удел – Муром.

После торжественного приёма в покоях у великого князя Борис Вячеславич в этот же день уехал в Вышгород. Прощаясь с Одой, Борис заговорщически подмигнул ей.

Вскоре Ода распрощалась и с Ланкой, которая отправилась обратно в Германию. Судя по тому, как нежно расцеловалась Ланка с Давыдом Игоревичем, пожелав ему удачи в делах, пребывание в Каневе сдружило красивую венгерку с её будущим зятем.

– Присмотри за моим младшим сыном, – попросила Ланка Оду. Тихо добавив: – И не держи на меня зла.

– Присмотрю и за Василько, и за Давыдом, – ответила Ода, целуя Ланку. – Выше голову, подруга. У меня нет на тебя ни зла, ни обиды. И никогда не будет.

Ланка уехала в добром расположении духа.

На другой день разъехались по своим уделам братья Ростиславичи и Давыд Игоревич.

Братья Святославичи задержались в Киеве, чему способствовал сам Всеволод Ярославич, чуть ли не ежедневно приглашавший всех четверых к себе на совет.

Оду разбирало любопытство, о чём советуется с племянниками Всеволод Ярославич? Ода пыталась выспрашивать об этом у пасынков, но толком ничего не узнала. Одно ей стало ясно: великий князь желает заручиться поддержкой племянников на случай войны с Изяславом Ярославичем.

Олег, Глеб и Ярослав безоговорочно соглашались стоять за Всеволода Ярославича против изгнанника Изяслава. И только Давыд, тая в себе обиду за то, что его сместили с почётного новгородского стола на более низкий ростовский стол, постоянно выдвигал великому князю свои условия.

В беседах с Одой лишь Давыд позволял себе нелицеприятно отзываться о Всеволоде Ярославиче, который, по его словам, донельзя возвысил своего сына Владимира, а Святославичей рассовал по окраинам Руси, как сторожевых псов.