Тот молча кивнул.

– И что сказали сыны мои?

– Ответили согласием, – ответил поляк.

– Хорошо. Ступай.

Людек поклонился и скрылся за дверью.

Регелинда удалилась вместе с ним, чтобы неприметно вывести гридня из женских покоев.

Вернувшись, Регелинда сразу подступила к Оде с настойчивыми расспросами:

– Ну, душа моя, признавайся, что ты задумала? Какое поручение давала Людеку? Вижу по очам твоим, не печаль по мужу умершему тебя занимает, иное ты в себе таишь! Что же?

– Не время предаваться скорби, Регелинда, – сказала Ода после краткого молчания. – Пришла пора Святославичам самим о себе промыслить, ибо отцовской заботы им отныне не видать, а их дядья скоро сами меж собой перегрызутся.

– Я думаю, Святославичам нужно стоять за Всеволода Ярославича против Изяслава Ярославича, – заметила Регелинда. – Коль сядет в Киеве Всеволод, то он племянников своих без милости не оставит.

– А я так не думаю, – возразила Ода. – Всеволод воркует по-голубиному, но крылья имеет ястребиные. Всеволод не одобрял многие замыслы Святослава и о сыновьях его вряд ли станет заботиться. Замышляет что-то Всеволод! Сердцем чую, во вред Святославичам его тайные помыслы. Святославичам надо сплотиться вместе, пока не поздно. Сегодня ночью я соберу у себя всех Святославичей вместе с Борисом, дабы обсудить, как им вернее противостоять дядьям.

– С огнём играешь, душа моя, – предостерегла Регелинда.

– Знаю. – Ода жестом велела служанке удалиться.

В полночь сыновья Святослава собрались в доме, где разместился Борис Вячеславич со своими гриднями. Туда же в назначенный час пришла Ода, сопровождаемая Людеком и Регелиндой.

Из всех присутствующих на этом тайном совете лишь Борис знал, о чём пойдёт речь, но он помалкивал до поры до времени, предоставляя Оде самой начать столь щекотливый разговор.

Ода оглядела своих повзрослевших пасынков, задержав взгляд на сыне Ярославе, самом юном среди них.

Она начала без обиняков:

– Не всякое зло во зло делается, дети мои. Коль сговоритесь вы здесь против Всеволода Ярославича и его сына Владимира, то в скором времени сможете всю Русь между собой поделить. Отец ваш о том же мечтал.

Ода сделала паузу, наблюдая за реакцией Ярослава, Бориса и пасынков.

Те пребывали в недоумении от услышанного. Все, кроме Бориса.

Первым заговорил Глеб:

– Матушка, я не верю своим ушам! Неужель ты подбиваешь нас идти с оружием против Всеволода Ярославича?! Неужто Изяслав Ярославич тебе милее кажется?..

Ода решительно перебила Глеба:

– Сядь, Глеб! Я жалею, что позвала тебя сюда. Конечно, где уж тебе поднять меч на отца твоей обожаемой Янки! Но что ты станешь делать, когда твой тесть возжелает твоей смерти?

– Этого не будет! – воскликнул Глеб. – Этого не может быть!

– Неужели ты обзавёлся бессмертием, мой милый? – холодно усмехнулась Ода. – Так поделись им с братьями своими.

– К чему ты клонишь, Ода? – хмуро спросил Олег. – Тебе что-то известно иль ты собираешься мстить Всеволоду Ярославичу из собственных побуждений? Растолкуй нам.

– Вот именно, – поддержал Олега Давыд. – Всеволод Ярославич нам ныне вместо отца, враждовать с ним неразумно. Это будет на руку Изяславу Ярославичу.

Ода подавила раздражённый вздох.

– Не усидит Всеволод Ярославич на столе киевском, дети мои. Видит Бог, не усидит! Изяслав Ярославич опять станет великим князем, и тогда он припомнит вам свои скитания и унижения. При Изяславе все вы изгоями[56] станете, а Всеволод Ярославич и пальцем не пошевелит, чтобы помочь вам. Это же яснее ясного! От Всеволода нужно избавиться, чем скорее, тем лучше!