По дороге в Чернигов Ода несколько раз пыталась заговорить с Глебом о том, как ему надлежит вести себя со Всеволодом Ярославичем, дабы тот не изгнал его из Переяславля, когда дело дойдёт до дележа столов княжеских. Однако подле Глеба всё время находился Владимир Всеволодович, приехавший в Киев в день отъезда в Чернигов траурного кортежа. Откровенничать при Владимире Ода не решалась, поэтому беседы по душам с Глебом у неё не получилось. Ода хотела и Бориса настроить против Всеволода Ярославича, но тот, как назло, постоянно находился с дружиной далеко впереди, прокладывая путь по занесённому снегом льду реки Десны.

У Оды невольно волнительно заколотилось сердце, когда она вступила в белокаменный черниговский дворец, где ныне хозяйкой была половчанка Анна, супруга Всеволода Ярославича. Всё связанное с этим дворцом, все радости и печали, постигшие Оду в этих стенах, вдруг нахлынули на неё. Поэтому Ода была так замкнута и неразговорчива с Анной, которая с искренним сочувствием отнеслась к её горю.

Тело Святослава был уже погребено, когда в Чернигов наконец-то съехались его сыновья – все, кроме Романа.

На траурном застолье во главе стола восседал Всеволод Ярославич, за которым теперь было старшинство. По правую руку от него сидели его племянники и сын Владимир, по левую руку – ближние бояре.

Ода, сидевшая рядом с княгиней Анной, почти не притрагивалась ни к еде, ни к питью. Во всём происходящем Оде чудилось недоброе. И то, как ломают шапку перед Всеволодом Ярославичем и его сыном киевские бояре. И то, что Всеволод Ярославич отдалил от себя любимцев Святослава, Алка и Перенега. Для них даже места не нашлось за столом княжеским, оба затерялись среди прочих гостей, коих набилось в гридницу великое множество. Одна за другой звучали похвальные речи в честь усопшего, вспоминались его славные дела и мудрые изречения. Слуги едва успевали наполнять чаши и кубки хмельным мёдом.

Ода обратила внимание на то, что похвалы умершему Святославу рассыпают в основном черниговские бояре, а киевляне и переяславцы помалкивают, хотя пьют хмельное питьё наравне со всеми.

Неожиданно кто-то из гостей, изрядно захмелев, выкрикнул:

– А где Изяслав Ярославич? Ведь по закону он старшинство должен принять!

Ода заметила, как вздрогнул Всеволод Ярославич, как беспокойно забегали его глаза.

Поднявшийся шум и недовольные восклицания сгладили возникшее напряжение. Мол, Изяславу не место на Руси, коль он присягал на верность папе римскому!

Киевские бояре несколько раз пытались узнать у Всеволода Ярославича, станет ли он продолжателем начинаний Святослава, готовить ли по весне полки для похода в Болгарию. Спрашивали бояре Всеволода Ярославича и про союз с Гезой против ромеев и германского короля: быть тому союзу или нет?

Однако Всеволод Ярославич отмалчивался.

Покидая пиршество, Ода услышала чей-то негромкий недовольный голос:

– Всё кончено, други мои. Замыслы Святослава Всеволоду не по плечу!

Ода узнала говорившего, это был Гремысл, главный советник Глеба. Сказанное Гремыслом предназначалось Алку и его брату Веремуду.

– А я разумею, что всё токмо начинается, – бросил Веремуд, многозначительно выгнув бровь. – Не будет покою на Руси, пойдут распри за распрями на радость половцам и князю полоцкому!

– Думаешь, Изяслав своего требовать станет? – спросил Гремысл.

– Станет! И не токмо он… – ответил Веремуд.

Ода удалилась на женскую половину дворца и вызвала к себе Людека.

Дружинник пришёл вместе с Регелиндой, которая и ходила за ним.

– Ты исполнил моё повеление? – обратилась Ода к Людеку.