В одной из таких бесед сразу после ужина, когда за столом оставались лишь Ода и Давыд с Олегом, хмель ударил в голову Давыду, поэтому он разошёлся не на шутку.

– Почто Всеволод Ярославич отдал Чернигов Владимиру! Разве это справедливо? – ворчал Давыд, раскрасневшись после выпитого вина. – Ладно бы в Чернигове посадить было некого, а то ведь, слава Богу, есть кого. Чернигов наш заветный удел – не место там Владимиру! Уж коль достался Новгород Глебу, то, по обычаю, Чернигов мне должен принадлежать. Прав я иль нет?

Олег молчал.

Зато Ода поддакивала Давыду:

– Конечно, ты прав. Не по чести поступил с тобой Всеволод Ярославич!

– А братья мои не поддержали меня, когда я высказал своё недовольство Всеволоду Ярославичу, – продолжил возмущаться Давыд. – Им, видите ли, хочется жить в дружбе с великим князем. Ежели двинется Изяслав Ярославич на Киев, то я скорее ему помогать стану.

– Ты же обещал стоять за Всеволода Ярославича, – упрекнул брата Олег.

– Плевал я на своё обещание! – сердито воскликнул Давыд. – Всеволод Ярославич свою выгоду блюдёт, а почему я не могу это делать?

– Верно молвишь, Давыд, – вставила Ода.

Олег осуждающе посмотрел на мачеху.

Челядинцы, повинуясь приказу Оды, взяли пьяного Давыда под руки и увели его из трапезной в спальню.

У Олега и Оды, оставшихся наедине, разговор не клеился. Ода была недовольна уступчивостью Олега, не посмевшего требовать себе Чернигов и безропотно согласившегося ехать княжить на Волынь. Олег же не мог понять, откуда взялась у Оды такая неприязнь ко Всеволоду Ярославичу, почему ей непременно хочется вбить клин между великим князем и его племянниками.

Наконец Олег решительно встал из-за стола. Поднялась со стула и Ода, всем своим видом показывая, что она возмущена поведением Олега, его непониманием очевидного.

– Сейчас вы нужны Всеволоду Ярославичу, вот он и добр с вами, недоумками! – молвила Ода. – А как избавится Всеволод от Изяслава да сядет прочно на столе киевском, тогда он вам покажет, на что способен! А способен он на любую подлость, видит Бог!

В полутёмном коридоре Олег и Ода прекратили свой спор и в молчании дошли до лестницы, ведущей на второй ярус дворца. Их руки, нечаянно соприкоснувшись, внезапно пробудили в них былые чувства.

Спускавшаяся сверху по ступеням Регелинда со свечой в руке застала Олега и Оду целующимися.

– Лучшего места для этого вы не нашли? – проворчала служанка, чуть ли не силой растащив в стороны Олега и Оду. – То ругаются до хрипоты, то обнимаются. Не поймёшь вас, ей-богу!

Ода схватила Олега за руку и увлекла его за собой вверх по лестнице. Там находилась её опочивальня.

– Дверь покрепче заприте перед тем, как бесстыдством заниматься! – бросила им вслед Регелинда.

Сидя в кресле, Всеволод Ярославич с мрачным видом выслушивал покаянные оправдания Мирослава Олексича, хранителя великокняжеской казны.

– Говорю всё как на духу, пресветлый князь. – Казначей стоял перед великим князем со смиренным видом, комкая в руках соболью шапку. – Случилось это в начале января. Приехав из Чернигова, Ода потребовала у меня ключи от сокровищницы. Я хотел было возразить, но вместе с Одой пришёл её племянник Борис Вячеславич со своими дружинниками. Он пригрозил мне, что в случае неповиновения его меч живо укоротит меня на голову. Что мне оставалось делать?

– Сколько же саней Борисовы гридни загрузили мехами и златом-серебром? – спросил Всеволод Ярославич, хмуря густые брови.

– Девять, а может, десять… – пролепетал Мирослав Олексич. – Не могу сказать точно. Темень была на дворе.