После смерти Денайи Бирн решил повторно не жениться. Двоюродный дед Элейны, князь Осай а Саль, детей не нажил. Когда – если – Элейна обзаведется своими, те будут носителями крови а Саль, однако иного имени. Даже если отец все-таки женится вновь, Элейна следом за ним станет княгиней, а ее дети займут престол после нее, но уже не будут а Салями. Дом а Саль был самым могущественным в Китамаре и, по сути, уже увядал.

Но это не имело значения. Могущественные китамарские семейства делили и кровь, и постель, будто в необъятном глазу, сверхизысканном танце в бальном зале самой истории. Князь звался а Саль в течение четырех поколений, а два поколения до этого принадлежал Дому Рейос, а с полдюжину раз перед тем Дому Адрескат. Практически всякий раз, когда женщина занимала трон, менялось имя династии и город обновлялся хотя б по части родословной, если не каким иным образом. Такой вид перемен считался вполне допустимым.

Пять великих родов прежде были семью, двенадцатью и тремя – повинуясь дуновениям ветров судьбы. Порою гасла сила великих, и младшие дома – Эринден, а Лорья, Карсен, Мэллот, Фосс и дюжина других – ожидали возвышенья. Но Китамар был Китамаром, и через всю его историю, со дня основания до сегодняшнего утра, проходила нить, скреплявшая город воедино. На его престол не садился узурпатор, никогда. Ни один гражданский мятеж, сколь ни кровавый, не раскалывал власть и город. Если в ходе обучения сквозь слаженную симфонию прошлого до Элейны порой и долетал гул жестокости, то была лишь цена, которую они платили за мир.

Расслабленное, неподвижное лицо Теддан еще не отпустил сон, когда заря явила свои лучи промеж досточек летних дверей. Элейна смотрела на спящую, пока не уверилась, что сама не уснет, и тогда, не будя своенравной кузины, выскользнула из постели, а служанка в молчании обиходила ее и одела. Судя по тому, насколько глубоким был сон Теддан, им можно было хлопать в ладоши и распевать, но все же Элейна покинула свои покои очень тихо. Само поместье было широко и великолепно и позволяло принять по высшему разряду не меньше дюжины гостей, но сейчас тут были только она и отец. Гостевой дом годами стоял закрытым, южное и восточное крылья главного здания потрескались. Достаточно было северного крыла и прилегавших садов. Более чем достаточно.

Утреннюю пищу Элейна принимала в мшистом саду, устроившись под шелковым навесом, за столиком, оплетенным будто ненарочно вьюнками. Она пила охлажденную воду, сдобренную цитрусом, когда заметила экипаж. На карете были изображены эмблемы Братства Дарис, а стоящий сбоку мужчина носил цвета Дома Чаалат. Его лицо, будто залатанное паутиной шрамов от ужасных ожогов, все равно оставалось вполне симпатичным. По внешности, пусть не по имени, она его вспомнила. Более того, поняла, что означало его присутствие. Доев последние кусочки яйца с ячменной выпечкой, она махнула слугам убрать подносы и двинулась в сторону отцовских комнат. Приходилось делать вид, будто она не спешит, однако в горле рос ком напряжения.

Когда она достигла большого зала возле личной отцовской гостиной, то обнаружила выходящую оттуда отцовскую родственницу Андомаку Чаалат. Андомака улыбнулась своей бесцветной, добродушной улыбкой, но напряженность ее взгляда выражала озабоченность.

– Кузина, – молвила Андомака, – вы хорошо выглядите.

– Вы слишком милостивы ко мне. Я допоздна засиделась с подругой, – сказала Элейна и рассмеялась. – Похоже, дворцовая интрижка. А ваши дела идут хорошо?

Андомака замерла, как с ней иногда бывало, словно прислушивалась к музыке, которой не звучало ни для кого иного.