– Передам, – сказал он и посмотрел ей в глаза. – Прошу убедиться, что двери в летний сад заперты и прочны, сударыня. Один из охранников видел, как кто-то лез через кусты, – похоже, из тех, кому здесь не положено находиться. Не хотелось бы неожиданностей, верно?

– Никаких неожиданностей, – сказала Элейна, подразумевая «я с ней управлюсь», и кивок мужчины подтвердил, что он все понял.

Дверь за стражником закрылась. Элейна мотнула головой служанке отправляться в койку и залезла обратно на свою, уже занятую кровать.

– Купился. Поверить не могу, что он повелся. У мужчин в голове одна темень. – Теддан хихикнула и вздохнула. – Ох, зря тебя там не было, Элли. Надо было прийти.

– Где твое «там» оказалось сегодня?

– В одном цеху Речного Порта. У самой воды. Я добиралась прямиком на лодке. Так много народу! А парней с голой грудью больше, чем звезд на небе. И даже девчонок! – В полумраке свечи улыбка Теддан смотрелась аллегорией звериного удовольствия.

– В Речном Порту? Ты хочешь понести от какого-нибудь… торговца шерстью?

– Какого-нибудь сынка торговца шерстью с идеально выпуклой попкой, – сказала Теддан и развела руками, изображая в воздухе приемлемые для нее формы. А когда Элейна не засмеялась, добавила: – Да не будь ты ханжой.

– Я и не ханжа.

– Значит, это я потаскуха.

– Я не об этом вовсе, – сказала Элейна. – Я не хуже других ценю хорошую задницу. Только… Тебе нельзя постоянно куда-то бегать. Это опасно.

– Я надевала маску. Половина тех, кто там был, носили маски. Никто не знал, что это я. Не сердись.

Элейна прислонила руку к растрепанным, просоленным, закопченным волосам Теддан, и кузина, как ласковый котенок, вжалась головой ей в ладонь. Винные пары ее дыхания должны были казаться мерзким перегаром, но нет. Они воспринимались скорее экзотическими духами, которые Элейна держала у себя, но никогда не использовала. Чем-то прекрасным, но не для нее. Элейна убеждала себя, что грудь сдавливает лишь беспокойство и раздражение насчет Теддан, но понимала, что это не вся правда.

– Я за тебя переживаю, – сказала Элейна. – Только и всего.

– Я за тебя тоже. От нас так много хотят, да? – Голос кузины размяк и поплыл. – Они забирают у нас почти все, что мы есть, а потом еще и командуют, что делать с тем крохотным кусочком, который остался. А ты им веришь, родная. Страх пробирает, какая ты с ними доверчивая.

– Ты пьяная.

– А ты трезвая, и если бы только могла, я бы избавила тебя от всего этого. Я бы тебя спасла, ты же знаешь? – Из глаза Теддан выкатилась слеза, влага ярко блеснула при свече.

– Мы просто будем присматривать друг за дружкой.

– Всегда, – сказала Теддан, и Элейна почти сумела поверить, что та не лжет. – Навсегда.

Родственница улыбнулась, опускаясь на подушку. Вскоре Теддан уже легко и плавно сопела – ее дыхание так и не перешло в храп, и вскоре она затихла. Элейна лежала в полутьме, стараясь не ерзать, чтобы не потревожить ночную гостью. Сон возвратился неспешно, но на этот раз без сновидений.

Денайя Аббасанн принесла своему мужу, Бирну а Салю, троих детей. Первые два, мальчики-близнецы, умерли рано. Третья, Элейна, с трудом появилась на свет, и Денайя прожила недолго, успев почувствовать дыхание дочери и осенить дитя материнским благословением. Верней, такая история дошла до Элейны. Мать воспринималась ею исключительно со слов других. Изредка в мыслях удавалось вызвать образ женщины, немного похожей на нее саму, но старше, мудрее, счастливее. Но чаще у воображаемой женщины были темные волосы и глаза, колючий смех и постоянное, неизбывное недовольство Элейной и всем, за что бы та ни бралась. Мать представляла собой рассказ в ее голове, и в этом рассказе непременно упоминалась не слишком-то толковая дочь, поскольку именно того Элейна боялась.