Ничего. Через шесть часов буду в Питере, набью в очередной раз морду Нилу, отхватив и свою порцию пиздюлей. Не думал, что из примерного сыночка вырастет такой отморозок, бросающийся в драку, как уличный боец. Видно, отстал я от питерской жизни, упустил, что офисных пиджаков учат махать кулаками.

    Питер встречает полуденной прохладой, слегка прогретой последними лучами летнего солнца. Асфальт, влажный от прошедшего недавно дождя, навевает юношеские воспоминания, когда я свободно бегал по улицам детства. Там на углу стоял ларёк с мороженым, в котором я одноклассницам покупал сливочные рожки за поцелуй и разрешение потрогать сиськи. Нил со мной не бегал, спеша домой делать уроки. Слишком умным он был, слишком усидчивым. Хотя, благодаря ему, мой школьный аттестат оказался очень приличным. Я не сдал ни один экзамен, отправляя с подменой брата. Учителя догадывались, видя итоговые результаты, но доказать ничего не могли, да и с отцом боялись связываться.

   Знакомый двор, ставший родным за последнее время, любимый забор, оставивший пару разрывов на штанах со стороны пятой точки, Нил, сука, сидящий с другой стороны и пялящийся в окно малышки. Привычно киваю, сажусь на своё место и тоже смотрю. Вот шевельнулась занавеска, промелькнул стройный силуэт, звонок в кармане у Нила, и нежный голос по громкой связи.

- Бар «Бочка». Сегодня в восемь вечера. Жду обоих.

    Дальше тишина. Тишина в трубке, тишина во дворе, тишина внутри. Нехорошее предчувствие собирается в глотке, очко горит, как на подходе к засаде. Нил гипнотизирует телефон, пытается выжать из него что-то, но он молчит. Мы смотрим друг на друга пару минут, прицениваясь и решая, подраться сейчас, или оставить на вечер.

- Вечером, - произносит братишка. – Победивший забирает всё.

- Моя комната свободна? – решаю остановиться в родительском доме, чтобы держать врага в поле зрения.

- Свободна, - Нил достаёт из кармана ключи, бросает мне, разворачивается и уходит.

- Может, подбросишь? – догоняю его. – Раз уж придётся провести с тобой весь вечер.

    Он кивает, снимает машину с сигнализации, садится, заводит и ждёт меня. Мы едем молча, в полной тишине, слышен только шелест покрышек об асфальт и изредка клаксоны других машин. В доме мы тоже молчим. Оглядываюсь, и с неприязнью замечаю, что время здесь остановилось. Тот же ремонт, та же мебель, те же люстры и фотографии, развешенные на стене. Я снова окунаюсь в последний вечер, когда родители были ещё живы.

- Что стало с Кристиной? – решаюсь наступить на больную мозоль.

- Её отец с трудом избежал скандала, отправив подпорченную дочь в Англию. Там нашёл ей пэра в три раза старше невесты. Тому нужен был доступ на российский рынок, так что на девственность он не посмотрел.

- И как она? – совесть снова начала подгрызать. Зачем я полез к ней?

- Смирилась. Пыталась наглотаться таблеток, а потом смирилась, проведя полгода в специальной клинике, - Нил пристально смотрит на меня. – Тебя когда-нибудь мучила совесть от того, что ты сломал сразу столько жизней? Одним махом. Ради своего эгоизма.

- Мучила. Потом, - сжимаю кулаки. – После того, как узнал о смерти родителей. Когда избавился от ломки, стала мучить постоянно. Я и уехал отсюда, чтобы не пачкать больше семью.

- Семью?! – повышает голос Нил, отбрасывая в стену стул. – Из-за тебя, урод, семьи не стало!

- Поверь, не было ни дня, чтобы я не пожалел о своём поступке.

    Продолжать разговор нет желания. Подхватываю с пола сумку и поднимаюсь в свою бывшую комнату, вспоминая, как мы скатились с этой лестницы, как отец смотрел на меня, увидев Кристи и поняв, что произошло, как мать плакала, услышав мои слова о тюремной камере, как Кристина стояла с пустыми глазами, поняв, что я лишил её будущего.