- Нил. Поставь телефон на громкую связь, - я выполняю её команду, вытягиваю телефон вперёд. - Бар «Бочка». Сегодня в восемь вечера. Жду обоих.

    Вызов сбрасывается, а я, как долбень, продолжаю пялиться на телефон. Почему «Бочка»? Почему вдвоём? Почему так коротко и без объяснений?

- Вечером, - отрываюсь от экрана и бросаю вызов Дану. – Победивший забирает всё.

    Решаю разобраться сегодня окончательно. Сколько можно ходить паровозиком за Машей. Ставлю на кон всё и надеюсь выиграть больше. Забрать свою жизнь.

- Моя комната свободна? – ошарашивает вопросом Дан, введя меня в небольшой ступор.

- Свободна, - достаю от дома ключи и бросаю ему. Пусть вернётся туда, где наломал столько дров. Пусть вспомнит, как всё обосрал.

- Может подбросишь? – слышу его приближающиеся шаги. – Раз уж придётся провести с тобой весь вечер.

    Я киваю, снимаю машину с сигнализации, сажусь и завожу двигатель. Мы едем молча, в полной тишине. Его присутствие в моём салоне напрягает, давит, выбивает из равновесия. Девять лет я жил без него. Девять лет я считал, что брат умер для меня.

    В доме мы тоже молчим. Он оглядывается, морщит нос, а я снова окунаюсь в последний вечер, когда родители были ещё живы.

- Что стало с Кристиной? – внезапно спрашивает он. Его голос гремит слишком громко в привычной тишине.

- Её отец с трудом избежал скандала, отправив подпорченную дочь в Англию, - отвечаю, сжимая кулаки. Кристиной я переболел давно, но в груди всегда жмёт от жалости, когда я вспоминаю её. - Там нашёл ей пэра в три раза старше невесты. Тому нужен был доступ на российский рынок, так что на девственность он не посмотрел.

- И как она? – голос Дана становится глуше и тише.

- Смирилась. Пыталась наглотаться таблеток, а потом смирилась, проведя полгода в специальной клинике, - Смотрю на него и пытаюсь прочесть эмоции, найти отблески стыда и сожаления. – Тебя когда-нибудь мучила совесть от того, что ты сломал сразу столько жизней? Одним махом. Ради своего эгоизма.

- Мучила. Потом, - он смотрит на меня из-под бровей. – После того, как узнал о смерти родителей. Когда избавился от ломки, стала мучить постоянно. Я и уехал отсюда, чтобы не пачкать больше семью.

- Семью?! – завожусь, не сдерживая себя, отбрасывая к стене стул, который разлетается на части. – Из-за тебя, урод, семьи не стало!

- Поверь, не было ни дня, чтобы я не пожалел о своём поступке, - загнанный взгляд таких же как у меня глаз. Он отворачивается, поднимает с пола сумку и поднимается наверх, по той лестнице, которая перечеркнула всю нашу прошлую жизнь, а я плескаю в стакан виски и опустошаю одним глотком.

    Время до вечера тянется, как резина. Сконцентрироваться на работе не могу. Открываю отчёты, сверяю цифры, а они расползаются по всему листку. Дан выходит из комнаты за полтора часа до встречи, смотрит на часы и кивает на дверь. Дорога растягивается в час двадцать, и чем ближе к бару, тем больше заходится в груди.

    Атмосфера бара не откладывается в голове, только музыка долбит по ушам, да пьяные крики врезаются в мозг. Тупо пялюсь в телефон, чтобы не смотреть лишний раз на Дана. Её появление я чувствую спиной. Воздух накалился, и электрические разряды проходят по пальцам рук. Оборачиваюсь, смотрю на неё, такую красивую, что дыхание забивает.

- Доигрались?! – без предисловий наезжает на нас и бросает нам пластиковые тесты с двумя жирными полосками.

- Кто отец? – недовольно спрашивает Дан, пока я собираю в кучку расплывшийся мозг. В сознание медленно проникает смысл его слов, и яркие вспышки загораются одна за другой.