В таком анабиозе провожу четыре дня. Всё сводиться к разовому приёму пищи, осточертевшей своим однообразием, тремя подходами ко сну, сократившемуся от переизбытка до двух часов, и длительному стоянию у окна. С высоты четвёртого этажа я хорошо проглядываю двор, который поражает своей однообразностью. Они приходят каждый день. По одному и вместе. Сидят на заборчике и смотрят с надеждой в окно. Каждый день на их лицах новые кровоподтёки, ссадины и ушибы. Каждый день их встречи заканчиваются мордобоем. Я этого не вижу, но точно знаю, видя столько ненависти в их глазах.

    Конец лета, а у меня поздняя осень. Кажется, от сырости постоянно зябко, от пасмурности клонит ко сну, от серости стонет душа. Через три дня вернутся родители, и мне придётся сильно стараться делать вид, что ещё конец лета. 

    Звонок в дверь отвлекает от окна, и я не спеша иду открывать. Взгляд в глазок натыкается на цветы, занимающие половину лестничного коридора.

- Что вам надо? – задаю вопрос, держа руку на закрытой двери.

- Доставка цветов, - весёлый голос молодого парня.

- Уходите, - я злюсь, хотя парень не виноват.

- За них уплачено. Вам только надо расписаться, - всё ещё весело вещает курьер.

- Пошёл вон! – срываюсь и смотрю на трясущиеся руки.

    Парень что-то бубнит, и его голос вместе с шагами удаляется от квартиры, а я сползаю по стенке, чувствуя, как по щекам текут слёзы.

    До приезда родителей всё ползает вокруг, как день сурка. Двое на заборе с подбитыми, но заживающими лицами, звонок в дверь с доставкой цветов или еды, плесневелый хлеб с обрезанными корками и окно, демонстрирующее мою позднюю осень.

    Всё немного меняется с возвращением родителей. Плесневый хлеб сменяется на борщи, три раза в день я запихиваю в себя еду, дверь больше не звонит, а они продолжают сидеть. Я натягиваю улыбку, просматривая счастливые лица на слишком солнечных снимках, и, лживо повосхищавшись, тупо пялюсь в учебник, делая вид, что готовлюсь к институту. Мама несколько раз ловит меня у окна, подходит, смотрит и ничего не говорит. Меня тошнит от родительской заботы, тошнит от сидящих внизу, тошнит от серости и промозглости моей осени. Я делаю всё на автопилоте. Чищу зубы, принимаю душ, причёсываю волосы. Мои улыбки дошли до автоматизма, появляясь независимо от меня в нужные моменты, и я всё больше чувствую себя неживой. Будь проклят тот день, когда я захотела поехать в Москву.

7. Глава 7

Мария

    Первый учебный день, и я за волосы вытаскиваю себя из дома. Пора возвращаться к жизни. Пора перестать себя хоронить. За две недели я сильно похудела, и любимое платье висит как мешок. Смотрю на себя в зеркало и пугаюсь сама себя. Тусклые глаза, подчёркнутые синяками, острые скулы бледные с оттенком зелени, сухие волосы зализаны в пучок. Сейчас бы самое время накраситься, но я потратила слишком много сил, чтобы содрать себя с кровати.

    Выхожу из подъезда и щурюсь от яркого солнца, нагло врывающегося в мою промозглую осень. Поудобнее закидываю рюкзак и быстро иду к остановке. Кажется, чем быстрее буду идти, тем быстрее согреюсь. Внутренний холод не спешит таять на солнце, вымораживая мои чувства. Нет предвкушения встречи с друзьями, нет ощущения праздника, появляющееся на первое сентября.

    Покинув пределы двора, сталкиваюсь с прожигающим взглядом. Он стоит, облокотившись на стену дома, курит сигарету и не отрывается от меня. Не могу понять кто это из братьев, так как второго рядом нет. Если смотреть на цвет одежды, то передо мной московский Даня, но одежда не лучший метод по идентификации этих двоих. Он отталкивается и идёт на меня, отбрасывая в сторону сигарету, а я парализуюсь, словно кролик на удава.