Та поерзала от нетерпения:

— Ну-ну? А ты?

— Чё ну, Оксанка-то тоже повернулась! И сразу всё просекла. Говорит — этот тот самый? Я — ну да. Она — ну всё, сейчас ему отец бошку оторвёт! А мне что-то так жалко его стало, думаю, ну придурок, конечно, но так-то прикольный. Ну, то есть, как бы, по большому-то счёту не за что его на пятнадцать суток! А Оксанка такая — хочешь, я с ним поговорю, ну, чтобы отвалил по-хорошему?

— Слушай, вот тебе всё-таки с ней повезло!

— Ага. Ну, а я ей — нет, лучше ты покарауль отца, а с этим я сама разберусь.

— Ой, ой, ой, — захихикала Катька. — Кажется, кто-то просто любит хулиганов...

— Да прям! — смутилась Маринка. — Просто он идиот, который даже не представляет, какими проблемами ему светят тёрки с опером Ивановым! И просто для его же пользы ему надо было срочно отвалить. Только поэтому!

— Ага, ага... Конечно, расскажи, ага...

— Короче, — снова расплываясь в неудержимой улыбке, Маринка обняла подтянутые к груди коленки, — подхожу, говорю: «Последний раз предупреждаю, отвали по-хорошему, пока мой отец не вернулся!» А он ржёт, прикинь! Говорит: «Ой, всё, напугала!» Дурак. А потом такой: «Не кипеши, мала́я, я просто извиниться хотел» — и, опа, руку из-за спины вынимает, а в ней укроп!

— Чё?

— Укроп, Кать! Прикинь? Большой такой пучок, а из серединки цветок с клумбы торчит!

И они на пару расхохотались.

— Девочки, — постучалась в закрытую дверь комнаты Катина мама, — мне вообще-то на сутки завтра к шести.

— Да, мам, мы всё уже, ложимся! — крикнула Катька, и понизила голос: — Ну, а ты?

— Ну говорю же, офигела я! — тоже перешла на шёпот Маринка. — И взяла.

— А-а-а, ну всё Иванова, это залёт! — азартно воскликнула Катька. — Цветы взяла — считай, дала! — и тут же спохватившись, прикрыла рот рукой. — А дальше?

— А дальше, этот гад опять полез целоваться, и я ему его же укропом по морде надавала. А потом Оксанка позвала, и я сбежала. Еле вырвалась, прикинь!

— Оу, как романтичненько, — подёргала Катька бровями. — Симпотный хоть?

Маринка пожала плечами.

— Ощущение такое, как будто я его уже где-то видела. А так — ну... обыкновенный. Кир намного лучше! Просто небо и земля!

— А, ну конечно! Тебя послушать, так твой Круглов прям бог всех богов! — фыркнула Катька. — Хотя на самом деле, чё там — рожа смазливая да кубики на прессе и всё. Подумаешь, невидаль! Он даже целуется, если честно, так себе!

В стену снова постучали:

— Кать, ну я прошу, потише!

— Всё, короче, давай спать, — поднялась она с диванчика, разложенного для Маринки в гостевой, и кинула него постельное. — Сама застели, ладно? Одеяло и подушка в шкафу.

Пытаясь придушить волну ревности, стремительно сменяющую недавнее веселье, Маринка деловито заправила простынь и натянула пододеяльник на лёгкое летнее одеяло.

Но снова это навязчивое ощущение, что происходит что-то не то...

Внезапно остро пожалела, что вообще припёрлась сюда с ночёвкой. Всё теперь раздражало: и чужая комната, и узкий диван, и сама Катька. Особенно Катька! Не удержалась, стерва, напомнила... Опять. Не слишком ли часто в последнее время? С тех пор, как они переехали сюда, так её прям регулярно распирает! Значит, не так уж она и забыла. Или это она вообще не про тот раз намекает?

Села на диванчик, согнулась, уткнувшись лицом в подушку. Это невыносимо... Невыносимо! Остро вспомнился Кир: его крышесносная улыбка и сумасшедшая харизма, против которой нереально устоять. Шикарное рельефное тело и даже запах... Запах?

Резко разогнулась, глядя на лежащую на коленях подушку. Она была уже в наволочке, видно, до этого на ней спал кто-то другой... Кто-то другой? Лихорадочно завертела её в руках, принюхиваясь, выискивая зоны, где тонкий, едва уловимый аромат будет чётче... Это парфюм Кира, разве нет?!