Всё внутри заколотилось. Да. Она знала. Она всегда знала, чувствовала это! Просто прятала голову в песок, дура, но... Так, спокойно. Это просто мужской парфюм. Может, на подушке спал Катькин брат, или его друг... Снова ткнулась в неё носом, повела руками, разглаживая складки... И нащупала что-то внутри наволочки. Что-то маленькое, жёсткое, с неровным краем...
С ноги долбанула в дверь Катькиной комнаты:
— Это что?!
Катька испуганно подскочила с пуфика.
— Что это? — потрясая найденной в подушке уликой, угрожающе двинулась на неё Маринка. — Ах ты, скотина... Ах ты... — И схватив подвернувшуюся под руку книгу, швырнул в Катьку. — Сука!
— Ты офонарела, Иванова? Ты чё творишь, истеричка?!
— Что это?
— Да откуда я знаю?!
— Да сколько можно?! — заорала вдруг за их спинами Катькина мама. Маринка обернулась — та стояла в дверях в ночнушке и бигудях и угрожающе упирала руки в бока. — Вы что, русский язык не понимаете? Вы чего орёте, как потерпевшие? — жёстко тряхнула Катьке пальцем: — Чтобы никаких больше подружек с ночёвкой, ясно?! — И указала Маринке на дверь: — А ты иди туда, где тебе постелили!
Маринка ломанулась мимо неё в прихожку, схватила свои босоножки и сумочку и, от души хлопнув дверью, выскочила во двор. Не обуваясь, кинулась вниз по улице.
Фонарей здесь не было в принципе, только, кое-как освещая дорогу, проглядывала сквозь лёгкую дымку облаков ущербная луна. Одна за другой начинали брехать взбудораженные шумом собаки. А Маринка рыдала в голос и хотела сдохнуть. В кулаке, до боли впиваясь острой гранью в ладонь, лежал кулончик на порванной цепочке — половинка сердца, которую она подарила Киру на полгода их отношений. Которую он потерял незадолго до отъезда в Италию, и которую она нашла теперь в подушке лучшей подруги.
В конце улицы, проходя мимо дома Кира, остановилась. Какой же он гад... Какой же он...
Рванула с шеи вторую половинку сердца и швырнула её в запертые ворота.
— Пошёл ты к чёрту, Круглов!
3. Глава 3
В гаражах всё было так же, как два года назад — засыпанные битым кирпичом дорожные ямы на въезде, вечно переполненные всяким хламом мусорные баки, стая прикормленных собак на территории.
Старенький жигулёнок уже покрылся пылью. Отец, хотя считай всю жизнь и провёл за рулём фуры и зарабатывал вроде неплохо — но за крутой тачкой в быту никогда не гнался. А жигулёнок это так, как он говорил: «Если вдруг что — чтобы не пешком» В нём, говорят, и угорел. Просто закрылся в гараже изнутри, пустил движок на холостых и...
Зачем, бать? Зачем?
Осмотрелся по сторонам — в углу навалены старые батареи, метровые обрезки массивных металлических балок, арматуры и прочего чёрного лома. Похоже, отец продолжил заниматься железом и после его ухода в армию. В другом углу высилась гора прорезиненной оболочки от силовых кабелей. Значит, и цветметом промышлял.
Всё время хотелось жрать. Тело требовало обратно свои высосанные армией одиннадцать кэгэ, и Данила охотно шёл у него на поводу, весь день закидываясь на бегу всяким хламом, и с нежностью вспоминая поджидающие его дома тёть Ирины щи и котлетки.
У входа на центральный вокзал купил огромную шаурму, надвинул пониже козырёк бейсболки и пошёл искать Рыхлого. Проходя мимо сувенирного ларька на первой платформе, там, где зажимал вчера девчонку, замедлил шаг. А неплохо они, должно быть, смотрелись-то со стороны! Прям парочка: он дембель, а она, типа, встречает. Страсть, все дела. Ухмыляясь, лизнул укус на губе.
Если честно, все два года в армии он втихую завидовал пацанам, которых дома ждали девчонки. Вот это всё: фоточки, письмишки... Романтика! Но, правда, и на тех, кого не дождались, тоже насмотрелся. Один такой даже повеситься на ремне пытался, потом всем отрядом из-за него сутки на плацу по стойке смирно стояли. Коллективная ответственность, хрен ли.