Наверное, при всех исходных данных сложно оставаться евнухом и тем более не вести активный ночной образ жизни.

Но Малышев же смог… Я понимаю, что ничего не знаю об Евгении Семеновиче, все исключительно с его слов и на доверии. Из всего я только лишь знаю, что Глеб действительно не навещал своего дядю… На этом познания о жизни Вересова до меня заканчиваются.

— Сережа, вы будете пить чай?

— Может, и постелем Сереже? — язвительно проговаривает Глеб, насыпая в заварник чай. — Или сразу в нашей спальне.

Я смотрю на Глеба, затем на Самохина и краснею. Неудобно получилось.

— Глеб!

— Глеб Александрович, цветы я раздал, подъезд проверил. Никаких растений нет. Если я пока не нужен, то могу идти?

— Иди, Серег, — уже более виновато отвечает Вересов. — Если потребуешься, я позвоню тебе.

Самохин, не дожидаясь лишних проводов от нас, самостоятельно выходит за дверь.

— Так нельзя. Человек просто помог. Он работает на тебя, — по наивности и глупости я продолжаю этот разговор, взывая к совести Вересова.

— Нельзя строить глазки левому мужику при живом муже! — вываливает разом все свои мысли Глеб.

— То есть ты считаешь, что просто «спасибо» — это строить глазки?

И как-то волна негодования и недовольства молниеносно поднимается в душе, заодно напоминая мне о фото и видео, где Вересов был с девушкой и не одной. Еще совсем недавно. И там они вели совсем не светские беседы. А, видимо, играли в вип-кабинках в больницу, где Глеб выступал в роли лора, потому что своим языком глубоко изучал воспаление в их горле, по самые гланды!

Я забываю на мгновение, что наш брак фиктивный. И, почувствовав себя борцом за добро и справедливость, начинаю вещать на тему института семьи и брака и возможных детей в этой семье.

— Напомни себе об этом в другой раз, когда полезешь к очередной обаяшке в трусы.

В общем, зря я так. Я должна быть милой и привлекательной. А тут я совсем не милая.

— Что? Ты вообще о чем? — бьет по крышке чайника пальцами Вересов, и я вижу, как расползается некрасивая трещина на красивой фарфоровой крышке.

***

В моей семье никогда не было громких скандалов. Особенно с мужчинами. Мама очень спокойный человек, тихий, я бы даже сказала.

И поэтому я как-то сама не понимаю, как втягиваюсь в выяснение отношений с Глебом.

— О бабах твоих, вот о чем, вернее, о ком, — закусываю нижнюю губу и смотрю с вызовом на фиктивного мужа.

В нем все великолепно. Но злость ему придает слегка злобный вид, хот сейчас меня это не трогает. И, наверное, я даже не боюсь, ну, может, самую малость.

— Мир, ты с чего вообще такое взяла? Ты что, свечку держала или мы на троих разыгрывали? Или… — его лицо как-то внезапно озаряется. — Слежку за мной устроила?

Догадливый какой. Вот и чего он, раз такой умный, такой болван и разгильдяй?

— Устроила! — бросаю в сердцах, а заодно и подушку декоративную с дивана стискиваю. — Кобелина!

Подушка летит в Глеба. Это ему за крышечку на чайнике. Мне чайник очень понравился, миленький такой, беленький, в цветочек.

— И чай мне твой не нужен, — Вересов отбивает подушку еще на лету, одним движением руки, а белки в глазах наливаются красным, как у быка.

Я понимаю, что близкий контакт нам ни к чему, и совершаю стратегический побег в спальню. Захлопываю дверь и закрываю замок на два оборота.

— Мира, открой! — вибрация от стука кулаком проходит по дверному полотну, и я вздрагиваю.

— Нет, Глеб. И не подумаю.

Еще три стука кулаком в дверь, и потом все затихает.

Ну что же, фиктивный муж еще легко отделался. Я всего лишь пока взбрыкнула и слегка помотала нервы. Почему не сдержалась — уже другой вопрос…