В квартире мне сразу становится неуютно и жарко. К горлу подступает ком, а мои глаза увлажняются. Неизбежные слезы уже явно обозначились. Главным было во всем этом безобразии не потерять сознание.

Глеб кидается в сторону кухни. Что делает Самохин, я уже не могу отследить. Мне плохо.

— Мир, давай, сглатывай, — слышу отдаленное обращение своего фиктивного мужа, но сил как-то отреагировать не хватает.

Тогда Глеб просто вкладывает в мои руки стакан и уже более требовательно просит разжевать таблетку антигистаминного.

Я стоически пытаюсь выполнить его просьбу. И у меня даже получается отпить немного воды.

Ну что поделать, если бы Вересов был моим настоящим мужем, он, конечно, не забыл бы о том, что у его жены аллергия. А так затеянная авантюра вполне могла провалиться с треском, а все почему? Потому что мы простые и смертные люди и предусмотреть каждый нюанс невозможно. Малышев наверняка будет расстроен, что все так со мной вышло.

И мне действительно страшно. Если бы сейчас у меня случился анафилактический шок, я бы не только Евгению Семеновичу не смогла помочь, но и маме.

Глупо и неразумно с моей стороны. Как я вообще упустила из виду такое важное обстоятельство?

Глеб же меня поражает своей заботой и участием. На его месте любой другой уже бы возрадовался и вообще меня целиком обложил цветами с ног до головы. В надежде быстро стать вдовцом.

А Вересов спасает. И даже чай готов мне заварить. Цветы вот все ликвидировал. И когда я собираюсь спросить, что муженька сподвигло в дом притащить целую оранжерею — Глеб притягивает к себе и целует.

Неожиданно. Волнительно. Тревожно.

Моя первая реакция — вырваться из плена его рук и губ. Затем я вспоминаю, что жена явно себя так не должна вести, и смиряюсь. И если утренней близости мне удается еще избежать, то от поцелуев теперь точно никак не отвертеться. Я делаю единственный вывод, что Вересов явно решает наладить со мной взаимоотношения и даже предпринимает попытки оправдать свои измены, которых, кстати, по факту и не было.

А я жуткая лгунья и нехороший человек, раз решилась на подобное. Занимаюсь мысленным самобичеванием, когда наш поцелуй прерывается, а взгляды скрещиваются.

Вересов, если распознает обман, никогда больше не сможет доверять людям. И в этом буду повинна я одна, потому что очень сомневаюсь, что Малышев стал бы искать другую кандидатуру на роль жены Глеба. Мне надо было просто ему отказать, а теперь…

***

После поцелуя с Глебом мой мозг плавится, как сыр. Но я стараюсь придерживаться изначального плана и напоминаю о том, что один поцелуй, пусть и страстный, не перекроет все измены (которых не было).

И сегодня мой фиктивный муж кажется слишком послушным. Он вообще странный какой-то, как будто призрака увидел, и даже проявляет сочувствие ни с того ни с сего.

— Я не помню, — сокрушенно проговаривает Глеб. — Ничего не помню. Прости. Моя избирательная память вычеркнула только тебя.

И когда он это говорит, сожалея о нас, становится ТАК стыдно. Я чувствую, что мои щеки вновь пылают.

Я закашливаюсь.

Вересов стучит мне по спине и снова спрашивает, все ли хорошо.

— Чай, — напоминаю ему. — Не помешает.

— Точно, — муж усаживает меня на гостевой диван. — Ты пока музыку послушай, я в душ и сразу за чай.

Я выдыхаю. Мне нравится, что мне не надо держать оборону. Хоть как человек отдохну, а то последние часы вся в напряжении и защите. Очень муторно и тяжело все это.

— Я подожду, — заверяю Глеба, что со мной ничего не случится за десять минут.

Вересов, убедившись, что я дышу и даже немного румяная, уходит к нам в спальню. Потому что именно из нее сделан выход в ванную комнату. А еще у этого ловеласа стеклянная панель в стене, через которую видно с нашей супружеской кровати человека, принимающего душ.