Сереге едва удается впихнуть цветы в свой внедорожник. Нам даже приходится немного расширить багажник, сложив задний ряд пассажирских сидений.

Для того чтобы дотащить всю эту клумбу разом, мне приходится напрягать и уборщицу, и консьержа в нашем доме.

Когда мы затаскиваем все это в квартиру, Мира как-то резко меняется в лице:

— Это что?

— Цветы, любимая!

С любимой, я, конечно, тороплюсь, но раз женился, наверное, же по любви?!

Жена становится красной, а затем начинает пятнеть на глазах! Открывает рот как рыба и почему-то хватается за горло.

Самохин тоже ведет себя подозрительно, потому что скорее дает указание нести клумбу обратно.

— Аптечка! — кричит безопасник.

***

Мира как-то странно оседает на пол. Я бросаю пахучие веники и несусь к ящику с лекарством.

В панике роюсь и пытаюсь найти то, что нужно.

У матери было то же самое. Только на шерсть домашних животных. Поэтому в нашем доме не было никогда питомцев. А уже в самостоятельной жизни просто совесть не позволила завести животное и бросить его в одиночестве, пока я отсутствую.

«Мы в ответе за тех, кого приручили».

Мать часто говорила, что домашние животные не игрушки и не стоит их заводить лишь потому, что скучно. Они как дети и требуют много сил и времени. Даже если это обычные рыбки.

Самохин быстро вытаскивает вазы с цветами. Я набираю воды. Пересекаю кухню и подхватываю себе на руку Миру.

Васильковые глазищи наполнены слезами, и в них плещется дикий животный страх.

Беспамятный дурак. Девочку свою чуть не угробил.

— Мир, давай, сглатывай, — отдаю ей стакан с водой и таблетку антигистаминного, а у самого руки трясутся.

— Спасибо, — сипит жена, отпивая воду.

Так и сидим. На полу. Я на заднице. Жена на моих руках лежит. Обнимаю ее. Крепко. Сам едва успокаиваюсь.

— Ты как? — беру в ладони ее кукольное личико, всматриваюсь.

Наконец ее взгляд становится более осознанным. Слез в них больше нет, цвет лица тоже выравнивается.

— Мы так и познакомились, — улыбается одними уголками губ.

То есть я должен был помнить, что она аллергик, но не помню. Усталость от всего случившегося накрывает с головой. И непонятно, что с этим делать…

— Не помню, — хмурюсь, в голове разве только сверчки не стрекочут.

Ржевского вспомнил, Шипина не забыл, а ее не помню… Избирательная память и странная травма, полученная в аварии. Но вспоминаю Макса, как он сжимал до побелевших костяшек на пальцах кулаки, и становится совестно, что я в чем-то подозреваю жену.

— Я бы не отказалась от чая, крепкого.

— Чай так чай, — пожимаю плечами, и мы синхронно встаем.

Мира практически обходится без моей помощи. И как-то бочком старается меня обойти. Чем я руководствуюсь, когда поддаюсь внезапному порыву, не знаю… Просто притягиваю жену и целую.

Вспомнить ничего не получается, и как-то на душе даже тоскливо оттого, что с этим напуганным крольчонком у нас наверняка была не одна жаркая ночь, но у дяди Глеба по нулям в голове.

— Ты… мы… — как-то жена в самом начале сопротивляется, а потом Мира затихает.

Целоваться мне с ней нравится. Она пахнет лавандой и мятой.

— Если ты думаешь, что один поцелуй перекроет твои косяки, то…

— Не думаю, но раз ты со мной, значит, все не так плохо? — заглядываю в ее глаза и вижу там недоверие.

— Разве изменники меняются? — она смотрит на меня с осуждением.

Ну что сказать, свою неверность ничем не оправдать, но, может, я не так безнадежен и все можно еще исправить?

6. Глава 6

Первая мысль, когда я вижу Глеба и цветы, о том, что он все знает и решил наказать меня, умертвив. Потому что стоило мне вдохнуть цветочный запах, как с дыханием тут же начались проблемы.