Я успеваю выставить руки вперед и немного его отрезвить тихим писком:

— От тебя несет перегаром. Я сейчас задохнусь.

На самом деле неприятные запахи меня сейчас волнуют меньше всего. Я напряженно всматриваюсь в его лицо и ощущаю, что между нами зарождается какая-то ниточка связи. Она еще непрочная, но уже чувствуется. И от этого я пугаюсь еще больше.

— Разве нас это когда-то останавливало, малыш?

Правильно, не останавливало, потому что нас не было никогда, а теперь есть. И вот я не готовилась к такому напору с его стороны. По крайней мере, еще даже сутки не вышли от нашего знакомства.

Я ерзаю под крепким мужским телом. Одной рукой упираюсь в грудную клетку своего фиктивного мужа, другой — стараюсь страховать свою нижнюю часть, благо, я в трусах. Чтобы наши стратегические места никак не соприкасались.

Тетя Вика часто рассказывала о своих любовных похождения и втихаря раздавала советы, когда мама отворачивалась и не слышала.

«Запомни, Мирочка, мужик — стреляный зверь, и в самые значимые моменты их мозги отключаются, они начинают думать совсем не тем местом».

Каким местом они думают, уточнений не требовалось, потому что по разделу анатомии у меня была твердая пятерка. Да и подружки любили подбросить деталей.

Но одно дело теория, и совсем другое, когда над тобой нависает здоровенный мужик вот с ТАКОЙ физиологией, а ты в одной сорочке на голое тело. Неосмотрительно и глупо. Надо было не рисковать и отправить муженька на диван в гостиную.

— Я так не хочу, — пытаюсь достучаться до его разума, если он еще не заблокирован. — Ты совсем не такой, Глеб!

— А какой я, малыш? — нахально лыбится, обнажая белоснежный ряд зубов.

Вересов наклоняется ближе и утыкается мне носом в район шеи.

— Слушай, обалденно пахнешь, это что?

— Духи, которые ты подарил на Восьмое марта…

— Я подарил?

Я закатываю глаза.

— Наверное, ты их всем своим любовницам даришь. Это очень удобно, чтобы не путаться, — пытаюсь его оттолкнуть, но, получается, делаю только хуже, и Вересов теряет равновесие…

— Ой… — выдыхаю, когда мы оказываемся в ворохе постельного белья.

Мои ноги путаются в пододеяльнике, а руки Глеба — в простыне.

— Живая? — уточняет Вересов, боясь лишний раз пошевелиться.

— Вроде, — лежу и пытаюсь почувствовать свое тело, которое уже и так затекло от перенапряжения.

— Мир, ты правда моя жена? — смотрит взглядом побитого пса на меня, и вроде жалко его, но Малышева еще жальче, особенно за то, что Глеб его не навещал и даже и не собирается.

Врать не люблю. Особенно глаза в глаза. И только собираюсь подпортить свою карму, как в квартире раздается спасительный звуковой сигнал видеодомофона.

***

Глеб как-то резко меняется в лице. И мне даже кажется, что он недоволен тем фактом, что нас прервали на самом интересном месте. Я же, наоборот, облегченно выдыхаю.

Уф, пронесло.

— Открывать думаешь? — проговариваю, когда звонок видеодомофона звучит уже в третий раз.

— Да.

Глеб осторожно приподнимается, чтобы меня никак не задеть. Я не хочу смотреть на Вересова, но взглядом все равно цепляю нижнюю часть его тела, самую выпирающую.

Как хорошо, что нам помешали, иначе неизвестно, до чего бы мы дошли.

На Глебе по-прежнему одни штаны, ступни босые. И, видимо, менять в этом он ничего не собирается. Так и идет встречать в костюме полубога гостей.

Я лежу еще какое-то время, потом все-таки решаюсь подняться и посмотреть, кого там принесло. Хотя бы зрительно поблагодарить своего спасителя.

Накидываю короткий халатик из ночного комплекта и обуваю милые тапочки с опушкой на каблучке.