Обычно помощник выбегал на крышу, швырял мешок в сторону главаря и скрывался за дверью, чтобы не схлопотать, потому что начиналась драка. Так охотники делили награду.

– Пусть спустятся ко мне в кабинет.

– И яйцеголовый? – робко спрашивает помощник.

– И он.

Вообще-то, с этой охотничьей грязью принято на крыше разговаривать под стрекот коптера. Много не наговоришь. Наорешь – да. Выкрикнешь четкие указания. Но Генассия зовет их в кабинет. И они идут по узким коридорам Замка, стараясь не задевать стены грязными рукавами.

Служебные коридоры узкие, как кротовые ходы. Они пронизывают весь Замок насквозь. И можно быстро добраться из одной башни в другую. Не надо топать в обход по переходам и лестницам или выходить на улицу и огибать постройки.

– Сплошные убытки от вашего визита, – рычит Генассия.

– Ну, статую-то мы доставили, – вонючий воздух его бахвальства долетает до лица Генассии, он морщит нос. Профессор передергивает плечами от отвращения.

– Дрянная статуя!

Но главный все еще не верит, что награда им не достанется. Профессор принял охотничий трофей. Они облетели десяток Замков, нигде не захотели принять статую. Где-то говорили, что у них достаточно слитков. Где-то откровенно смеялись в лицо, едва постучав по золотой оболочке.

Хотя зачем тогда Генассия позвал их в кабинет? Всех, даже следопытов и загонщиков:

– Тварь никого не подпускала близко. Чудо, что она не раздавила статую.

Загонщики цокают языками, кивая друг другу на картину. На ней луноликий человек с круглым пучком волос на затылке приседает среди горы жесткой ткани, а в руках у него тонкий, кривой меч. Картина выглядит полинявшей, будто ее терли куском едкого мыла. А за картиной, в стене спрятан сейф.

Профессор Генассия прислоняется к столу, почти садится на него, для пущей устойчивости вцепляется пальцами в столешницу.

– Ну, расскажите мне о Создании.

Следопыты, загонщики и оставшийся в живых сборщик золота переглядываются. Никогда еще ни один замковый профессор не хотел знать подробности охоты. Они не знают, с чего начать, переминаются на месте. Начинают что-то лепетать.

– Вы ведь добыли статую не цивилизованным способом. Почти контрабандой. Это была дикая охота!

– Мы выследили их, – соглашается старший загонщик. – И не запрещено охотится на тварей в лесах. Это опасно, но не запрещено.

– Вы могли принести галлюциноз с собой. Откуда мне знать, что вы освободились от насланных иллюзий?

– Яйцеголовый нас проверил, – подает голос грязный, всклокоченный охотник.

– Я снял иллюзии, – подтверждает измененный, в подтверждение кивая своей высокой головой.

– Это был одиночный экземпляр или рядом было логово?

– Логово мы нашли, – внезапно обретает дар речи один из следопытов. – Но пустое. Все ушли, а эта тварь почему-то осталась.

– Разве так бывает? Разве они не стараются держаться вместе?

– Стараются. Потому мы и шли двумя отрядами. Думали, там толпа.

– А ты? – Генассия обращается к обладателю армированного мозга. – Что ты видел?

– Тварь насылала жуткий галлюциноз. Было тяжело пробиться. Она с неохотой открыла золотые глаза.

– И что? Что ты видел? – настойчиво требует Генассия.

На лысом вытянутом черепе яйцеголового выступают капли пота. Армированный не может при свидетелях напомнить профессору о том, что опасно пересказывать кошмары, насылаемые чудовищем. У охотников были щиты. Они ничего не видели, лишь чувствовали оцепенение в теле и ощущали некоторую муть в головах, может, тошноту. Но он-то видел, впускал в себя, чтобы из этих кошмаров, слепить образ, который даст команду чудовищу: «Прозрей! Открой глаза!»