Профессор Генассия не назвал бы свои сны кошмарами. В кошмарах предполагается сюжет или чудовища, погоня или схватка. Или ты входишь в пустой дом, который дрожит половицами, предвкушая добычу. Ничего этого доктор не видит во снах. Он видит размытые пятна, которые одновременно все и ничего конкретного. Весь сон он пытается их разгадать, но они ускользают и принимают еще более зловещий смысл. И это ощущение надвигающейся беды, терзает профессора Генассию каждую ночь. Пытку нельзя вытерпеть долго, потому он и спит так мало.

Но в этот раз была трава. Он запомнил. Океан травы.

Хвала науке, схемы армирования теперь таковы, что измененные не видят снов. Хоть от кошмаров они смогли избавить детей. Жаль, что его схему уже не исправить.

Отняв полотенце от лица, он слышит стрекот коптера, подлетающего к башне. Он не может его слышать через толщу стен, в его покоях нет окон. Он живет в самой сердцевине больничного крыла – кругом каменная кладка, не пропускающая шумы.

Но, моргнув, Генассия, видит пораненный коптер, с вмятиной на двери, он завис и готовится к посадке. А это означает – измененный, охотник, транслирует ему прибытие. Сколько раз Генассия просил их этого не делать! Шрам на лбу гневно наливается багрянцем и пульсирует. Но нет, каждый, вернувшийся с охоты, с гордостью, на подлете, демонстрирует ему свои подвиги.

Этот коптер не из ближайших Замков. Значит, что-то пошло не так, и они пытаются втюхать свой неликвидный товар не ему первому. Никто не захотел брать, вот они сюда и прилетели. Будто его Замок – мусоросборник гнилья!

Генассия раздраженно швыряет полотенце в умывальную чашу:

– Проклятые шавки!

Насаживает пенсне на нос, да так крепко, что причиняет самому себе боль.

Он не выходит на башню. Он ждет у подножия ржавой лестницы. Внутренним взором он видит, как из коптера достают носилки с привязанным к ним мешком человеческой формы. И первая его реакция – гнев. Приволокли раненого! А он возись с этим отребьем. Пусть бы подыхал в лесу. Расходный материал. Но потом видит золото. Оно течет и застывает каплями. Генассия настраивается на деловой лад. Может, и не такой уж неликвид. Золотая статуя – это третий по значимости трофей, который могут добыть охотники. Целая, не растоптанная – что само по себе чудо.

***

Статуя целая, но дрянная. Вопреки инструкциям, охотник не замер под золотом, а пытался переменить позу. И теперь его тело походит на винт с глубокой резьбой. А значит и в глубине он застыл или еще только застывает складками. Но его уже не распрямить.

Этого болвана не нарежешь, не сплавишь с кровью, не сделаешь тех слитков, что называют «наследными», с печатью. Единственное на что он годен – порошок не самого высокого качества, армировать низкородных, тех, кому не досталось наследства.

Верхний слой плотный, Генассия стучит костяшками пальцев по статуе – звучит. Звон глухой, низкий колоколец. У застывшего как надо, звон высокий, хрустальный.

– В лед его, пусть застынет.

Лед – единственный способ безопасно ускорить процесс. Так называют холодильную камеру, в которой холод подается со всех сторон непрерывно.

Это часа четыре. Четыре часа томительного безделья и ожидания. А все потому, что охотник не выполнил инструкции! На что он надеялся? Хотел сбежать из-под потока? Устраивался поудобнее? Профессор Генассия в гневе.

Помощник робко мнется рядом. Надо нести награду охотникам. Но Генассия не дает распоряжений. И сам не торопится в кабинет за золотом. Помощник уже сбегал на кухню и сложил в мешок большой судок риса, банку сине-зеленых пареных водорослей, контейнеры с ореховым протеином и три вареных яйца. Подумал и добавил две тонкие пластины сахара.