– Как же тебя потом домой отпускать? – продолжает ворковать медсестра.

– Я к маме поеду, – не узнаю свой голос. Он звучит сухо и безжизненно.

– Вот и правильно. Муж на работе все время, да? – при упоминании мужа в животе все сжимается, а грудную клетку сдавливает так, будто кто-то придавил меня к кровати бетонной плитой. – А мама будет ухаживать за тобой.

Для мамы мой побег от Матвея будет настоящим шоком и поводом без конца напоминать мне о том, что она была права и Прокофьев оказался не самым лучшим вариантом.

Но я же влюбилась. Да и как можно было не влюбиться? Я девочка-студентка, которую впервые выпустили в ночной клуб с подружками, а там он – красивый, статный, молодой бизнесмен.

Он попросил номер, но я испугалась и сбежала домой с папиным водителем.

А девчонки растрепали ему, где мы учимся.

Каково же было мое удивление, когда на следующий день красивый незнакомец встречал меня после пар возле университета с цветами.

И завертелось.

Матвей долго и упорно ухаживал за мной. Но я отказывала. Тогда он заявился с официальным визитом к папе и попросил у него разрешения пригласить меня на свидание.

Папа долго с ним разговаривал и дал добро.

А уже спустя год мы поженились. Только мама всегда настороженно относилась к моему выбору. Но я ее не слушала… А зря.

– Ну все. Через двадцать минут забегу проверю, как ты тут, – улыбается женщина и выходит за дверь.

Я смотрю на капли, стекающие в трубку и отправляющиеся мне в вену, и кажется, что вместе с каждой из них я не набираюсь сил, а будто, наоборот, лишаюсь их и из меня вытекает жизнь.

Как жить дальше после подобного предательства?

Перед глазами до сих пор образ этой борзой девицы, что чувствовала себя хозяйкой положения, несмотря на то что ее застали в чужой кровати с чужим мужем.

А Матвей! И это его “Я так больше не могу”.

Эта чертова фраза так и будет крутиться у меня в голове до конца моих дней. Что значит “не могу”?

Это я не смогу простить предательство, даже ради малышки. Хотя меня никто и не просит о прощении.

Как мы будем выстраивать общение Прокофьева с нашей дочкой, даже представить не могу.

Капля за каплей флакон пустеет, но еще все равно лежать около получаса. Должна прийти медсестра, проверить, и тогда я попрошу ее чуть ускорить темп, потому что в таком положении затекает спина.

Не успеваю об этом подумать, как раздается стук в дверь.

– Входите, – говорю, хотя обычно медперсонал не стучится. Но эта мысль приходит слишком поздно ко мне.

Я чувствую его раньше, чем успеваю увидеть. Сердце замирает, и от лица отливает кровь.

– Привет, – прикрывает за собой дверь Матвей, держа в руках огромный букет цветов.

Лицо заросшее и какое-то помятое. Но я смотрю на веник в его руках и пытаюсь мысленно сосчитать, сколько таких было за нашу совместную жизнь. Бессчетное множество. Были ли они просто в качестве знака внимания или попыткой загладить вину?

– Уходи, – отворачиваюсь я от него и смотрю на выключенный экран телевизора.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает мерзавец.

– Тебе хватает совести еще спрашивать о том, как я себя чувствую? – поворачиваю к нему голову и встречаюсь с бесстыжими карими глазами. – Спасибо, плохо. А теперь, когда ты пришел, еще хуже.

– Вит, зачем ты так? Я переживаю…

– О, я видела вчера, как ты переживал, с вином, мятыми простынями и голой потаскухой на них.

– Вита, это недоразумение…

– Пошел вон! – смотрю ему в глаза, показывая, насколько он мне противен. – И веник свой забери. Можешь и дальше продолжать начатое. А я на тебя даже смотреть не могу.

– Прекрати. На меня слишком много всего навалилось.