Я слышу, как Глеб по-прежнему мурлычет в ванной – фальшиво, но старательно. Как будто все хорошо, как будто небо голубое, мир чудесный, а в душе у него ромашки и солнечные зайчики.

Я хочу закричать. Я хочу вцепиться в него ногтями. Я хочу, чтобы он знал, что я все поняла. Но... нет. Не так. Не сейчас. Так просто он не отделается.

Я иду к коробке с рукоделием. Достаю самую тонкую иглу. Сажусь на край дивана, вынимаю презервативы. Механически. Спокойно.

Почти на всех теперь крошечные дырочки. Едва заметные, аккуратные.

Я слышу голос Лены в голове:

– Я больше не хочу ребенка. Ни за что. Я и так настрадалась в прошлый раз. А он… он все про дочку мечтает. Дурак. Я не собираюсь больше жертвовать собой ради его прихотей.

И я тогда кивала. Сочувствовала. Мы пили кофе и ели сыр. Лена рассказывала, как тяжело быть матерью, как тяжело быть всесторонне развитой женщиной. Как все-все на ней. А я слушала, думала: какая она у меня сильная.

А потом она сказала:

– Но аборты – это чудовищно. Кто делает аборты – те просто... не люди. Не могу даже говорить об этом спокойно.

Да, она всегда так говорила. Громко. Принципиально. Без оглядки на нюансы.

И вот теперь я протыкаю последний. Кладу все обратно в пачку. Закрываю. Засовываю ее в сумку Глеба, туда же, откуда достала. Как будто ничего и не было.

Вода в ванной затихает

Секунда. Еще секунда.

Я быстро прячу иглу в кулаке. Оглядываюсь по сторонам. Натыкаюсь на свое отражение и пугаюсь. Выгляжу я просто ужасно. Мне нужно срочно что-то придумать! Может, сказать, что я упала?..

Нет. Следов нет. Он не поверит. Нужно, чтобы выглядело правдоподобно.

Я царапаю кожу на колене иглой – быстро, резко, до крови. Шиплю от боли, сжимаю зубы. Потом бросаю иглу под кровать и сажусь. Делаю вид, что просто уставшая. Расстроенная.

Щелчок двери. Скрип.

– Ева? – голос Глеба.

Я поворачиваюсь. Он стоит на пороге, обмотанный полотенцем, волосы влажные, щеки, покрасневшие от тепла. Лицо сначала довольное, но вдруг Глеб резко хмурится.

– Что с тобой? Ты… Ты как будто… Боже, ты плакала?!

– Я упала, – говорю тихо. – Когда шла домой от Лены. Споткнулась. Вот… – я показываю на коленку. Кровь капает. Все выглядит вполне убедительно.

Глеб с сочувствием смотрит на меня. Интересно, ему правда жаль или притворяется?..

– Подуй, – прошу. – Больно.

Глеб моргает, как будто не сразу понимает, что я сказала. А потом медленно подходит. Присаживается на корточки. Осторожно касается моей ноги.

– Ты же всегда ходишь в кедах, Ева, – шепчет. – Как ты так умудрилась?

Глеб склоняется и дует.

И в этот момент я дергаю ногой. Резко. Словно случайно.

И смачно бью его коленом в лицо.

– Ай! – вскрикивает Глеб и хватается за губу. – Ты чего?!

– Прости! Прости, я не хотела! – восклицаю, прижав руки к губам. – Я такая неуклюжая, я же тебе говорила… – шепчу и горько плачу. Жалобно так. Как будто я снова маленькая девочка.

Глеб морщится, но старается держаться. На его губе – ссадина. Красная. Быстро набухает.

Он долго смотрит на меня. Наверное, не понимает, что происходит. Видно, что в его голове крутится вопрос: что за черт?

Но Глеб все еще пытается быть заботливым.

– Ну ладно… – выдавливает. – Бывает. Сейчас оденусь и обработаю твою ногу.

Глеб уходит в ванную.

А я остаюсь сидеть и ждать.

12. Глава 12

Ева

Я просыпаюсь слишком рано – в комнате царит полумрак, за окнами размытый, сероватый рассвет, а воздух тяжелый, насыщенный запахом влажных полотенец и приторного аромата мужского геля для душа, который напоминает мне о чем-то фальшивом и отталкивающем.

Я лежу на спине, не двигаясь, слушаю ровное дыхание рядом – Глеб спит спокойно, глубоко, как человек, у которого на душе нет ни малейшей тени беспокойства.