Когда становится чуть лучше, и я могу замечать, что происходит вокруг, ощущаю, что за спиной стоит Цвейн. Его горячая ладонь ложится на спину и поправляет волосы.

— Прости… Я не смогу, — говорю тихо, когда наконец разгибаюсь и приваливаюсь спиной к дереву. Во всем теле слабость, ноги едва держат.

— Через не могу, Лив, — Цвейн проходится по мне жёстким взглядом, и слегка сжимает плечи, сминая ткань своего камзола, которые по-прежнему на мне.

— Не могу, я же сказала! — кричу, сбрасывая его руки с себя. — Моего согласия ты не получишь!

— С Циром ты не мешкалась, — едко замечает он.

— Он был моим истинным! — зло кидаю я, и, кажется, своими словами срываю барьеры с Цвейна.

Потому что в следующий миг передо мной уже не человек, а дракон. Смотрит пристальным горящим взглядом, пуская из носа дым.

Пока я моргаю, пытаясь осмыслить, он взмывает вверх, рассекая воздух мощными крыльями. Так, что приминаются к земле все травинки и кустарники.

Еще через секунду этот монстр хватает меня своей жесткой лапой, крепко зажимая в ней, и отрывает от земли.

Крик, рождаясь где-то глубоко внутри меня, рвётся наружу, заставляя ходуном ходить грудную клетку.

Мне страшно было лететь на спине дракона? В его лапе мне страшно вдвойне.

Весь мир сужается до кусочка кряжистой лапы — все, что я могу видеть перед собой. Я боюсь повернуть голову, боюсь пошевелиться, чтобы ненароком не упасть. Длинные когти впиваются в спину, но я не чувствую боли. Нос заполняет запах свежей травы и пепла, а воздух, становясь все холоднее, выстужает все мысли.

Мне так холодно, что, кажется, я превращаюсь в льдинку. Не греет ни камзол, ни тонкое платье.

Я уже не чувствую рук и ног, когда вдруг понимаю, что дракон летит медленнее. Ветер свистит в ушах, бросает в лицо пригоршни снега. Не успеваю удивиться, насколько далеко мы улетели, как сама оказываюсь в сугробе.

Мое и без того напрочь замерзшее тело, коченеет окончательно.

Может быть, так Цвейн решил избавиться он несговорчивой невесты? С глаз долой, как говорится. Где-нибудь высоко в горах, под шапкой снега, меня никогда не найдут.

11. 4.2

Конечно, мои глупые мысли, рассеиваются, когда сильные руки подхватывают меня.

От его тела идет такое тепло, что я против воли прижимаюсь к нему, как к печке.

И чувствую, как его дыхание сбивается. Но я слишком продрогла, чтобы осмыслить это.

— Совсем замерзла, — слышу встревоженный голос, — сейчас будет теплее.

Мы куда-то идем. Точнее, идет Цвейн. Я же просто вишу безвольной тряпочкой на нем. Или мой ресурс подошел к концу, или же доконал холод и страх, но даже когда мы действительно оказываемся в тепле, я не могу разлепить глаза.

Они не открываются даже тогда, когда Цвейн аккуратно кладет меня на что-то мягкое, накрывает пушистым, чуть колючим одеялом, которое пахнет нагретыми на солнце травами.

Я забываюсь тревожным сном, из которого меня изредка выдергивают. То давай горячий настой со вкусом меда и душистых чуть кислых ягод, то растирая руки и ноги.

Моих запястий касаются уверенные чуткие руки, осторожно нанося мазь туда, где совсем недавно впивались магические браслеты, и это приносит такое облегчение, что, кажется, я даже стону.

— Она ужасно горячая, — слышу встревоженный мужской голос. Узнаю в нем Цвейна.

— Необходимо еще немного подождать, господин. Она справится, — доносится ответ.

Пока, наконец, в один из дней или ночей, которым я совсем потеряла счет, мне становится сначала так горячо, что кажется, будто сейчас расплавлюсь. Сердце бешено стучит, губы сохнут и трескаются.