— Ты думаешь, я не знаю, — игнорирую его обидное и несправедливое, к тому же, заявление, — но я неплохо осведомлена об этом ритуале.

— Интересно, откуда? — Цвейн сужает свои тёмные глаза.

— Неважно. Важно то, что я понимаю, чего ты добиваешься.

— И чего же, по-твоему?

— Подчинить меня своей воле, лишить своего голоса. Сделать удобной и послушной.

— Так ты себе это представляешь?

— А как же еще?

— Да, обряд свяжет нас мощными незримыми узами. Соединит наши судьбы и помыслы. Друг без друга нам будет плохо, да. Но полюбить он не заставит, не подчинит. Лишь укрепит связи, позволить забыть все обиды.

— Тебя послушать, так мы, будто что-то полезное делаем, а не обращаемся к темной магии. И что же ты готов отдать взамен? — конечно, такого рода ритуалы всегда требуют платы, жертвы.

— Это тебя не касается. У меня свои счеты. Важно другое, если мы будем соединены, отец, невзирая ни на что, не сможет до тебя добраться и причинить вред.

— А ты думаешь, он захочет?

— Все возможно. Аланда все-таки его жена. И мы не знаем, сумеет ли она выжить.

Я зажимаю рот рукой.

— Так… ты не веришь мне? — шепчу.

— Если бы не верил, не стал вытаскивать, — отсекает жестко. — Моей веры недостаточно. И давай двигать, нам пора.

Он снова берет меня за руку и тянет к домику.

А я думаю… думаю…

Все так стремительно меняется, что я не успеваю.

Подумать, взвесить, решить.

Мы уже на пороге, перед покосившейся дверью.

Цвейн стучит коротко и, не дожидаясь ответа, входит, утягивая меня за собой.

Внутри пахнет сыростью и травами.

Запах такой острый и насыщенный, что у меня начинает щекотать в носу.

В небольшой комнате темно, лишь на столе горит пара свечей, отбрасывая на простые стены из бревна замысловатые тени.

Одинокая лавочка подпирает угол, а посередине — стол и пара стульев.

За столом сидит потрясающей красоты женщина с волосами цвета воронова крыла. Ровный, словно вылепленный талантливым скульптором нос, пухлые розовые губы, точеные скулы, на которые отбрасывают тень длинные ресницы.

Сомнений, что она слуга темных сил, нет. Никогда я не видела такой красоты.

Глаза ее закрыты, но она ведет носом в нашу сторону, словно учуяв, и открывает их. А я не могу сдержать возгласа.

Вместо глаз у нее — две черные зияющие дыры, словно два провала. Они настолько страшат, насколько и притягивают. Кажется, манят в свою черную бездну.

С усилием отвожу взгляд и принимаюсь рассматриваться обветшалые половицы.

— Я рада вновь видеть тебя, Цвейн, — произносит колдунья с улыбкой в голосе. — Тебя и твою спутницу.

— Мы приветствуем тебя, Измира, — кивает ей Цвейн. — Ты знаешь, зачем мы здесь.

— Безусловно. Присаживайтесь, — она кивает на стол, за которым сидит сама.

Цвейн подхватывает меня, и мы усаживаемся напротив колдуньи.

Ее близость заставляет меня похолодеть. Я зябко ежусь и стараюсь смотреть куда угодно, только не на нее.

— Ты знаешь главное условие, Цвейн, — Измира встает и берет с подоконника два кубка, возвращаясь за стол с ними, — добровольное согласие. Обеих сторон.

Она поворачивает ко мне голову и берет меня в плен своих чудовищных глаз.

Они тянут меня в глубину ужаса и страха, заставляя внутренности противно скручиваться.

Я опускаю глаза, в надежде сбросить с себя этот морок, но натыкаюсь взглядом на кубки.

В них — чёрная жидкость. Она бурлит, словно кипяток, и на секунду мне кажется, что в ней что-то плавает. Что-то живое, источающее гнилостный запах.

Судорога сотрясает меня и я, не мешкая, зажимаю рот рукой и выбегаю из этого проклятого домика.

Бегу, не разбирая дороги, насколько хватает выдержки, а потом сгибаясь пополам, вцепившись одной рукой в жесткую кору дерева. Выворачивает меня долго. До конвульсивных судорог и выступивших на глазах слез.