- Научусь, - но неужели останусь? Уже хочу спросить, нет ли возможности отсюда сбежать, и, самое главное, что не даёт покоя: ей тоже было так невыносимо жить, что она решилась утопиться? Но Индри меня не спрашивает, как здесь очутился, и я тоже задаю совсем другой вопрос,

- Почему твоя псина ест приготовленную рыбу, она же может питаться сырой? - на что Молли, будто всё понимая, окидывает меня презрительно-жёлтым ненавидящим взглядом и фыркает.

- Это не псина, а моя подруга - красотка Молли и да, она сказала, что готовая еда ей нравится намного больше.

Мне, честно говоря, эта готовая еда вовсе не нравится, особенно водоросли: склизские, отдающие тиной, грубые волокна, но за неимением хлеба, соли, какого-нибудь нормального гарнира, выбирать не приходится, и я жую то, что дали. Потом мы всё это заедаем кислыми дикими апельсинами и запиваем кокосовой водой. Желудок чем-то наполнен, и то хорошо, боюсь, теперь это меню станет повседневным.

А сейчас спать. Тело зудит от соли, что-то неприятно саднит под лопаткой, правя скула горит, а штаны, высохнув, превратились в жёсткую побелевшую сухую корку, если бы не страшная усталость после всего, что со мной случилось, вряд ли уснул бы. Но стоило только приклонить голову на свои же собственные руки вместо подушки, как тут же провалился в сон.

И оказался в прохладном тенистом лесу. Деревья совсем другие, чем на острове и близ нашего посёлка, а под ногами ковёр из зелёного мха. Раздвигаю колючие ветви хвойника, и передо мной открывается прозрачное озеро, от него веет свежестью и прохладой. Вижу обнажённую деву, она сидит спиной, ноги опущены в воду, длинные светлые волосы скрывают очертания фигуры, девушка расчёсывает пшеничные пряди деревянным гребнем и что-то напевает. Голос её звонкий и чистый, как звон хрусталя.

Под ногой с хрустом ломается тонкая ветка, но звука этого вполне достаточно, чтобы она оглянулась.

- Индри! – я узнал её, а она меня нет. Или не захотела узнать. Бросилась в воду и почти бесшумно в ней растворилась, исчезла…

***

Утро наступает неожиданно истошными криками незнакомой птицы, которая упорно не желает никуда улетать, а только дико орёт. Я открываю глаза, горлопаном оказывается крупный попугай яркой окраски, сидящий неподалёку на толстой ветке и орущий явно мне.

- Он у меня вместо деревенского петуха, - смеётся Индри, заметив, что проснулся, - будит исправно, как будто боится, что куда-то опоздаю.

- Доброе утро, сестричка, - пытаюсь потянуться и встать, но тут же взвываю от боли! Нет в теле ни одной мышцы, ни одной точки, ни единой клеточки, которая бы не ныла, не болела. Охаю и валюсь на спину, и тут же подскакиваю: пронзает острая боль под лопаткой, словно там торчит нож.

- Это мышцы от вчерашней непосильной работы, - поясняет Индри, разгребая угольки дотлевающего костра, чтобы раздуть их вновь, - у меня так же всё болело, когда я здесь пришла в себя, но лучшее лекарство – движение, так что поднимайся и пошли! – машет в противоположную сторону от моря. Она по-прежнему в огромной свободной майке, которая практически ничего не скрывает, и я ловлю себя на мысли, что слишком долго и пристально разглядываю свою сводную сестру. Но боль забыть о себе не даёт,

- Меньше всего мне сейчас хотелось бы куда-то идти, - это абсолютно честное признание, как будто накануне я работал мальчиком для битья.

- Поднимайся, ленивец, не заставляй пожалеть, что не спихнула тебя назад в море! Покажу кое-что интересное.

- Заинтриговала, – пожалуй, не буду её злить, пойду. Даже побегу, если смогу сдвинуться с места, конечно.