Раз уж они сбежали с праздника, то не столь важно, близко или далеко сбежали – влетит обоим всё равно. Даже отец вряд ли похвалит за эту выходку Рыжего, а Шанну наверняка запрут на месяц дома. Но зато этим вечером они смогут насладиться в полной мере.

В лесу было ещё темнее, но Шон шёл уверенно, без всякой опаски, и вёл за собой Шанну, едва ли задумываясь о том, что обычные люди в такой кромешной тьме дорогу видеть не могут.

Все его мысли сейчас были заняты исключительно любимой и предстоящими поцелуями.

Для рыжего Фланагана любой лес – дневной, ночной, летний, зимний – всегда был родным и понятным, как собственный дом. Он с самого детства обошёл все его тропы. И он совсем не испытывал перед ним страха.

Но сейчас Шон не стал забираться далеко, остановился у старого ясеня, что рос почти у опушки. Хоть они и были сейчас в двух шагах от крайних домов деревни, здесь можно было не опасаться случайных свидетелей.

Шон аккуратно прислонил Шеннон спиной к стволу дерева и сам прижался к ней очень близко, нежно поглаживая по плечам и талии. Руки так и просились добраться до маленьких упругих холмиков, которыми она упиралась сейчас в его взволнованно вздымавшуюся грудь, но Шон ужасно боялся сделать что-нибудь непозволительное, что она сочтёт пошлым или неприятным.

Прикосновения к ней кружили голову, разжигали внутри странный огонь, рождали в юном теле новые, незнакомые ощущения, но Рыжий ведь привёл сюда подругу вовсе не для того, чтобы облапать бессовестно. Ему и поцелуев этих невинных было достаточно – Шон от них потом ещё несколько дней ходил как хмельной. Вот и сейчас млел и мурчал как кот, целуя желанные губы, лаская кончиками пальцев нежную щечку, перебирая гладкий шёлк её кос. Хотя сдерживаться было, конечно, сложно…

Время от времени он прижимался к ней слишком тесно, руки соскальзывали на «непозволительные» места. Шон понял, что перешёл грань дозволенного, лишь когда почувствовал, как она дрожит. Отстранился удивлённо, пытаясь разглядеть её лицо в темноте.

Бледное. И глаза перепуганные.

Вот же дурак! Кажется, она подумала о нём как раз то, чего Рыжий и боялся.

А Шеннон, словно ощутив себе на миг свободной от навязчивых поцелуев, тихонько взмолилась:

– Шон… давай вернёмся обратно… пожалуйста…

– Шанна… – выдохнул он её имя обескураженно, – ты чего, милая моя? Ты чего дрожишь? Ты… Шанна, неужели… ты решила, что я тебя обидеть посмею? Милая моя… Да никогда я тебе зла не сделаю! Никогда! Ни делами, ни словами, ни в мыслях даже не обижу…

– Нет, нет, что ты! – отчаянно замотала она головой. – Я вовсе не тебя испугалась. Шон… я тебя люблю, я тебе верю. Всегда буду верить! Просто… мне очень страшно…

– Не понимаю… – совсем потерялся он.

– Тут так жутко. Так темно. Дышать от страха не могу. Мне чудится, что на нас кто-то смотрит, – шепнула она, наклонившись к самому уху и коснувшись тёплым дыханием, отчего сразу захотелось забыть все эти глупости и снова её поцеловать.

– Кому тут на нас смотреть, все на празднике… – хмыкнул с напускной бравадой Шон.

На самом деле, ему стало так стыдно – ведь он хотел подарить ей красивую прогулку по лесу, вдвоём, а вышло, что даже не заметил тот момент, когда любимая девочка напугалась до ужаса. Хорош жених!

– Не думаю, что это кто-то из деревни… – Шанна вздрогнула и прижалась к нему, словно просила её спрятать.

От этого уже и самому Шону стало мерещиться, будто кто-то стоит у него за спиной. Может, это совесть пришла с него спросить, по какому праву он напугал милую Шеннон.

– Прости! – он погладил её по волосам. – Я такой дурак. Впредь гулять в лесу будем только при свете дня… Обещаю. Идём обратно!