— А слуги?

— Допрашивал лично. Ничего не ведают. Или не хотят говорить, но знаки дома, которые они носят на коже, не позволили бы причинить вред хозяевам. Прямой, во всяком случае.

Мэдиссон замолчал и уставился на меня, как на старшего коллегу, который сейчас скажет то, что у подчинённых на устах, да сказать не смеют. Или проверял, ищу ли я убийц, или так, делаю вид, изображая рвение.

— Думаете о том, кому могла открыть дверь спальни госпожа Лонгрен? Любовников не имела, только вчера посетила ведьму и обрела новое лицо. Муж был далеко, да и невыгодно ему убивать жену. Напрямую.

— Мужчине бы не открыла, согласен.

— Вот поэтому и стоит допросить госпожу Элоизу, — заключил я, как раз когда экипаж остановился у кованых ворот с гербом в виде дракона, увенчанного розами. — Вы лично верите, что юное создание так невинно, что не влюблено по уши в своего покровителя?

— Мы ходим по краю, каноник. Особа-то императорского роду, — Мэдисон вмиг приобрёл вид флегматичного служителя закона, чётко знающего, где проходят границы его полномочий. Не плюй в колодец, из которого жаждешь напиться.

— Вот поэтому, старший следователь, я и служу в инквизиции. Для нашего Бога нет неприкасаемых. И госпожа Элоиза официально не принадлежит к императорской семье.

Седовласый привратник отворил дверь и пригласил нас внутрь.

***

Юной хозяйке особняка, выстроенного по южной моде с бесконечным количеством деревянных балконов и террас для чаепитий, едва ли минуло восемнадцать. Она была молода, гостеприимна и ослепительно красива.

— Господа, я ждала вас, — вид хозяйка имела обеспокоенный, но одета была так, будто мы застали её в дверях. Но ни словом не обмолвилась о том, что мы не вовремя. Старомодные манеры выдавали в ней воспитанницу закрытого пансионата. — Её высочество принцесса Шалия предупредила, что вы придёте. Упомянула, что я могла бы и не разговаривать с вами, но мне искренне хочется помочь господину Лонгрену и отплатить ему за доброту. Я сирота, вы знаете, он помогает мне до того момента, когда я смогу распоряжаться деньгами.

— Собираетесь замуж?

Вёл допрос я лично, Мэдиссон, к счастью, не оспаривал этого права, а, напротив, был даже рад. Держался в тени и что-то корябал остроносым карандашом в блокноте.

— Это долг каждой девушки, я воспитана так, что понимаю правила.

Держалась светловолосая девица так, будто осознавала, что ею любуются, и считала своим долгом нести красоту в тот мир. Прогибом в хрупкой спине, пшеничными кудрями, разбросанными по плечам, точёным прямым носиком и ясными серыми глазами, смотревшими с вежливым удивлением, как бы говорила: «Дозволяю».

Я и любовался, не забывая подмечать, что тонкие губы красавицы дрожали. Нервозность девице простить было легко: не привыкла разговаривать об убийствах, девушкам из благородных семейств не разрешали говорить о вещах, способных расстроить крепкий сон. И всё же моё чутьё сентиниала говорило, что хозяйка недавно сменила цветочную туалетную воду на более тяжёлый сладкий аромат, приличествующий женщинам в возрасте.

Хотела выглядеть старше своих лет?

Возможно. Надо будет спросить, каким ароматом пользовалась госпожа Лонгрен. Ответ я знал и так, но спросить надо.

Вредно становится слишком самоуверенным, это путь в адовы пещеры.

— Госпожа Лонгрен принимала вас в своём доме?

— Этот дом не принадлежит ей, но да, в том доме я бывала. Мой опекун знакомил меня с домочадцами, пару раз я у него обедала.

— Мы понимаем, что вам тяжело, — Мэдиссон вышел из тени и присел в кресло рядом со мной. Может, это в его понимании тот самый знак, что хозяйка замешана в преступлении? — И благодарны, что вы помогаете правосудию.